Piccola Сицилия - [165]

– Что? – спросил он.

– Ничего.

Мориц замер и прислушался. Все было тихо. Только он и она да шум моря. Он нежно погладил ее по волосам и поцеловал.

– Прости меня, – прошептала она.

– Мне выглянуть?

– Нет. Продолжай.

Она закрыла глаза и крепко стиснула его. Ей снова пришлось изгонять мысль, которая все-таки нашла щелочку. Она целовала его и ласкала до тех пор, пока он снова полностью не вернулся к ней. Ее тело расслабилось. Она больше не боялась, потому что знала, кто за ними подсматривает. Виктор. Он все еще в этом море, думала она, потому что души, умершие раньше срока, не находят себе покоя, они не улетают на ту сторону, к мертвым, они слишком любят жизнь. Она не могла его видеть, но чувствовала его присутствие, когда поцелуи Морица стекали по ее шее вниз, она слышала его в каждой набегающей волне. Теперь его дом тут, думала она, – навечно в прибое. Она мысленно спросила его и услышала ответ. Он соглашался с тем, что она стала женой Морица. Он по-прежнему любит ее, но только издали. Он всегда мог любить ее только издали.

– О чем ты думаешь? – спросил, задыхаясь, Мориц.

Она раздумывала какой-то миг, не обмануть ли. Но не захотела, чтобы между ними была какая-то фальшь. Достаточно уже она напритворялась.

– О Викторе, – призналась она.

Он это знал.

– Давай уедем отсюда.

– Куда?

– Туда, где мы сможем все забыть. И заново найдем себя.

– Хорошо. Куда скажешь. Но это должно быть близко к морю.

Глава 55 Марсала

Ты не обязан завершать работу, ты еще волен отступиться от нее.

Талмуд, Изречения отцов, 2, 21

Они здесь, думаю я. Здесь, в этой ветхой купальне. Мы слышим то же самое море, что и они. Жоэль затаптывает окурок.

– Так, а теперь мне пора в аэропорт.

Я испуганно смотрю на часы.

– Ты уже собралась?

– Да.

Еще слишком рано, думаю я. Погоди. История еще не завершена. История Ясмины и Морица, но и наша с ней тоже.

– И куда же вы тогда поехали, после свадьбы?

– Дорогая, я опоздаю на самолет. Это уже другая история.

– Но ты ведь сказала, что он еще жив. Так где же он?

– Если бы я это знала, я бы не приехала сюда. Я надеялась, что он появится, mais bon[130]. Если бы я осталась в Париже, я бы не познакомилась с тобой.

Жоэль улыбается мне и ласково прикрывает ладонью мою руку. Потом – будто ей вдруг стало неприятно, что мы слишком долго смотрим друг на друга, – встает. Я иду за ней через веранду на пляж. Au revoir, старая купальня. Нет, adieu, старая купальня. Больше не увидимся.

– А если нам его поискать? Вместе?

– Мори́с не хочет, чтобы его нашли. Он так ловко замел свои следы, как способен только тот, кто решил стать невидимым. Даже мертвый поднимает больше пыли. Это не случайность. В этом весь он.

– Но почему?

– Того Морица, с которым была обручена твоя бабушка, давно не существует. Он весь вышел, сменил кожу, превратился в другого. Он проскользнет в ячейки любой сети, какую бы мы ни связали для него. Ты не сможешь его найти. Даже если бы он сейчас проходил вон по той площади, ты бы его не узнала. Но он знает про тебя, в этом я уверена.

– Я бы на его месте… захотела нас еще раз увидеть.

– Он, должно быть, уже подвел черту. То, что он больше не мог изменить, он оставил в покое. Иначе нельзя было бы жить дальше. И ты должна поступить так же. Когда-нибудь я расскажу тебе больше. Но тебе надо перестать оглядываться назад. Твоя жизнь происходит сейчас.

– Значит, мы еще увидимся?

– Приезжай ко мне.

– С удовольствием.

Мы подходим к отелю. Я хочу обнять ее, однако Жоэль не останавливается.

– Не выношу прощаний.

– Но в аэропорт мы поедем вместе?

– Конечно.

* * *

Я беру свой чемодан. Мне больше ничего не надо искать. Что-то нашло меня само, и этого достаточно. Мориц для меня навсегда останется в мире пропавших без вести – может, это и есть его истинная родина. Может, для него не так и существенна разница, жив он или нет. Он так и будет неприкаянным духом, блуждающим по моим мыслям. И так же, как нужно оставить в покое мертвого, надо иногда оставить в покое и живого.

Когда в чемодан уже уложена вся одежда, я замечаю на столе бумаги – документы на развод. Даже не заглядывая в них, расписываюсь и кидаю в чемодан.

* * *

Я спускаюсь с чемоданом в холл, там пусто. Прохожу через зал для завтраков, где горничная моет пол. Черные кудри, темная кожа. Так могла выглядеть Ясмина.

– Синьора уехала на такси.

Я замираю.

– Вы уверены? Синьора Сарфати?

– Да.

– И не оставила никакого сообщения?

– Нет. Вы хотите рассчитаться? Хозяйки сейчас нет, но вы можете заплатить мне.

Я иду за ней к стойке.

– Вы ведь подруги с синьорой Сарфати?

– Да.

– Не могли бы вы захватить для нее кое-что?

– Что?

Она указывает на завернутый в бумагу букет в уродливой вазе:

– Только что принесли для нее.

Я осторожно вынимаю цветы из вазы, разворачиваю бумагу. Это розы, белые, красные и фиолетовые. Жасмин, гранатовый цвет и бугенвиллея.

– Кто принес букет?

– Посыльный.

– Он что-нибудь сказал? Оставил записку?

Горничная скучающе мотает головой: нет.

– Платить будете наличными или картой?

* * *

Я еду на такси к порту по пустой дороге. Сквозь серые облака над морем внезапно прорывается солнечный луч, почти неправдоподобно яркий. Последний поцелуй, перед тем как я улечу домой, – Патрис ждет меня на катере. Такси проезжает мимо портового бара, в котором я встретила Жоэль. У входа стоят рыбаки, два яхтсмена, молодая семья из Марсалы. Маленькая девочка, держащая за руку отца, лижет мороженое. Она машет мне. Я машу в ответ. Меня вдруг захлестывает любовь к миру. Я больше не одна, я часть всего. Я снова здесь.