Пианистка - [93]

Эрика открывает дверь парадной и отдает себя в руки мужчине, испытывая к нему полное доверие. Она шутит, что она в его власти. Она сожалеет о своем глупом письме, лучше бы его вовсе не было, но что сказано, того не воротишь. «Неприятность имела место, однако я все исправлю, любимый. Зачем нам письма, ведь мы и без них знаем друг друга до мелочей и до самых тайных тайн. Мы проникаем в самые утонченные мысли друг друга! И наши мысли постоянно питают нас своим медом». Эрика Кохут, которая во что бы то ни стало хочет избежать любого упоминания о телесной неудаче мужчины, говорит: «Прошу тебя, входи!» Вальтер Клеммер, который очень хочет сделать так, чтобы его телесной неудачи не существовало, входит в дом. Многое предоставлено в его полное распоряжение, и этот выбор льстит мужчине. Многое из предложенного он сегодня без всяких околичностей просто возьмет! Он говорит Эрике, чтобы не осталось никаких темных мест: «Нет ничего хуже женщины, которая хочет переписать наново акт творения. Такая женщина — тема для юмористических журналов». Он, Клеммер, — тема для большого романа. Он наслаждается самим собой и при этом нисколько не угрызается совестью. Напротив, он наслаждается своей холодностью, этим кубиком льда в полости рта. Свободно владеть чем-то означает иметь возможность уйти в любую минуту. То, чем ты овладел, останется где-то позади и будет ждать. Он скоро покинет уровень, связанный с этой женщиной, он может в этом поклясться. Ведь она отвергла взаимные чувства, отвергла его предложение, которое он вначале сделал совершенно серьезно. Прошло-проехало. «Теперь о моих условиях, — заявляет К. Он не позволит смеяться над собой во второй раз, — клянется К. Он угрожающе спрашивает: — За кого ты меня принимаешь?» От частого употребления вопрос этот умнее не становится.

Вальтер Клеммер вталкивает женщину в квартиру. Это вызывает обмен глухими репликами, потому что ей такое обращение не по нраву. Иногда она использует обмен репликами в целях предупреждения худшего. Обмениваясь репликами, Эрика жалуется мужчине, что он втолкнул ее в квартиру, в которой он только гость. Потом она все же отставляет в сторону свою дурную привычку — вечное нытье. «Мне нужно еще многому научиться», — скромно говорит она. Даже свое извинение она приносит в когтях, кладет его к ногам мужчины как добычу, еще истекающую кровью. «Не надо все портить с самого начала», — думает она про себя. Она сожалеет, что уже многое сделала не так, и больше всего — в самом начале. Нелегко в ученье, — подтверждает Эрика важность правильного начала. Мать постепенно, медленно пробуждается от сна — из-за громких голосов, как она вскоре выясняет. Мать любит повелевать. Кто тут так громко разговаривает ночью, словно днем, да еще в моей собственной квартире с моей собственной дочерью? Мужчина отвечает на это угрожающим жестом. Обе женщины воздвигают защиту и готовятся к ответной атаке, смыкая ряды и направляя на одинокого мужчину ударную волну. «Ты видела, ты видела?» — Эрика получает сильную оплеуху, не успев ничего понять. Нет, она не ошиблась. Ее ударил мужчина, ударил Клеммер, и удар у него получился! Она изумленно держится за щеку и ничего не отвечает. Мать потрясена. Если уж тут кому и позволено распускать руки, так это только ей. Несколькими секундами позже, в которые Клеммер не произносит ни слова, Эрика наконец реагирует: пусть он немедленно проваливает! Мать присоединяется к этому требованию и собирается покинуть сцену. Тем самым она подчеркивает, что ей противна эта комедия. Клеммер беззвучно празднует триумф, тихо спрашивая Эрику: «Ты ведь себе все это не так представляла, правда?» Мать удивлена тем, что мужчина собирается уйти только после ссоры. Ее вовсе не интересует, о чем здесь болтают, — заявляет она в пустоту. Пока еще никто из них не возвышает голос, чтобы излиться в громких жалобах. Клеммер бьет Эрику по другой щеке. Такой вот весьма осязаемый контакт. Эрика плачет, но не очень громко, боясь разбудить соседей. Мать все видит и, стоя в дверях собственной комнаты, вынуждена констатировать, что мужчина использует ее дочь как спортивный снаряд. Мать возмущенно заявляет, что он наносит ущерб чужой собственности, точнее, ее собственности! Мать ставит точку: «Немедленно убирайтесь. И чем быстрее, тем лучше».

Мужчина обращается с ее дочерью, словно с инструментом. Эрика еще не совсем проснулась и не в состоянии сообразить, как возможно такое, что за любовь платят таким невозможным образом. За ее любовь. Мы всегда ждем награды за наши достижения. Мы считаем, что достижения других людей награды не заслуживают. Мы надеемся, что задешево сможем попользоваться чужими достижениями. Мать приступает к активным действиям, намереваясь привлечь к ним и полицию. Поэтому и она получает ощутимый удар, отлетает в комнату и падает на спину, больно ударяясь. Клеммер доводит до ее сведения, что он вовсе не с ней разговаривает! Мать не в состоянии постичь этого. Право выбора всегда было за ней. Клеммер уверяет: «У нас есть время, целая ночь впереди». Эрика больше не расцветает и не светится. Клеммер спрашивает ее, так ли она себе все это представляла. Голосом тревожной сирены она отвечает, что нет. Мать с трудом переводит себя в сидячее положение и угрожает студенту страшными карами, о которых она непременно позаботится. Если дело дойдет до крайностей, она обратится за помощью к другим людям, — заявляет эта святая женщина. Он еще пожалеет, что так обращается с хрупкой женщиной, которая в принципе ему в матери годится. Пусть вспомнит о своей матери! Ей жаль той женщины, которая его родила. Когда мать Эрики добралась до двери с этими словами, он снова со всей силой отшвырнул ее назад. Для этого Вальтеру К. пришлось на некоторое время отставить в сторону свою милую Эрику. Он запирает мать в ее комнате, в узких границах. Ключ к этим покоям обычно служит для того, чтобы, запершись от дочери, наказывать ее таким способом, когда это желательно и необходимо. «Заперли», — в шоке реагирует мать и скребется в дверь. Мать визжит и сыплет угрозами. В Клеммере растет сопротивление. Женщина — это опасность для сильного спортсмена накануне трудных состязаний. Его желание и желание Эрики схлестываются друг с другом. Эрика хнычет: «Я себе это не так представляла. — Она повторяет любимое присловье театральных зрителей: — Я ожидала большего!» С одной стороны, Эрику захлестнула ее собственная плоть, с другой — чужая сила, возникшая из-за отвергнутой любви.