Пейзаж - [22]

Седьмому предстояло отправиться в Пекин, причём — как полагается — на самом настоящем поезде, к тому же поезд должен был с торжественным грохотом пронестись мимо родного дома. Это известие привело всех домашних в бешенство. Как так вышло, что этот паршивый пёс стал первым из их семьи, кто поедет на самом настоящем поезде и побывает в дальних краях? Когда Седьмой объявился дома, отец встретил его пьяной руганью. Седьмой молча опустился на пол и заполз на своё место — под кровать, где терпеливо всё выслушал.

В день отъезда лил дождь. Из обуви у Седьмого были только старые кроссовки, застиранные так, что стали непонятно какого цвета. Он побоялся, что они не переживут дороги и в университете будет не в чем ходить, поэтому отправился в путь босиком. Отец и мать спозаранку ушли на работу, ничего не сказав, как будто его просто не существовало. Старший проводил Седьмого до порта, там он вручил брату один мао со словами: «Льёт как из ведра! На вот, езжай на автобусе!» Седьмой не поехал. Он шёл по улицам и переулкам, промокший до нитки. Его узел с каждым шагом становился всё тяжелее, одежда липла к телу. На теле проступила каждая косточка, так что оно даже стало казаться объёмным. В голове была полная ясность: ничего, что ватное одеяло отсыреет, думал Седьмой, летнее солнце за полдня всё высушит.

Седьмой уехал и три года не возвращался. Дома не знали, жив он или мёртв. Никто о нём не справлялся, а писем он не писал. Так что, когда три года спустя Седьмой появился на пороге, лучась бодростью и энергией, все были просто ошарашены. «Что застыли? Не узнаёте? У меня что, рога выросли?»

Вернувшись из Пекина, Седьмой совершенно преобразился.

8

У Третьего были широкие плечи и тонкая талия, такой «треугольник» особенно нравится женщинам. Когда летом Третий снимал нижнюю рубаху и прямо так, с обнажённым торсом, садился у дороги в тенёчке и принимался обмахиваться большим пальмовым веером, у всех женщин, шедших мимо, сердечко билось чаще, каждая нет-нет да и задержится взглядом. Без рубашки торс Третьего выглядел внушительно, бугры мышц натягивали кожу. Когда сосед Бай Лицюань посмотрел американский фильм «Рембо: первая кровь», сразу сказал:

— Ого, у америкашки мускулы почти как у нашего соседа Третьего!

После этого многие жители Хэнаньских сараев поспешили в кино посмотреть на этого Рембо. Единодушный вердикт был такой: мускулы и правда ничего, почти как у Третьего, но на лицо Сталлоне поприятнее будет. На самом деле подростком Третий был симпатичным малым и очень походил на отца, но потом на его лице надолго поселилось свирепое выражение, которого у отца никогда не бывало. Постепенно Третий стал выглядеть как настоящий бандюган, такую внешность не назовёшь приятной. «Нет зазнобы, вот и морда свирепая», — говаривал отец.

Что правда, то правда, зазноб у Третьего не водилось. Он вообще ко всему женскому полу относился враждебно. Хотя ему уже перевалило за тридцать пять, скоро сорок стукнет, он по-прежнему жил бобылём. Жениться он не собирался. Нередко бабы сами к нему подкатывали, и Третий всегда был не прочь, мог и сразу в койку, если дама не против. Он любил своих подружек яростно, будто пытался отомстить кому-то. Он мог дать им только злобу, но не любовь. А женщинам нравилось его тело, чувства их не волновали. После смерти Второго Третий устроился в судоходную компанию. Смерть брата стала в его жизни самым страшным ударом. Родной брат, с утра до вечера были вместе. Он любил Второго даже больше, чем себя, потому что отлично помнил, что вину за все детские проказы и провинности — а он по глупости постоянно попадался — Второй мужественно брал на себя. Сколько раз он получал жестокую трёпку от отца, прикрывая Третьего, но когда они оба выросли, Второй никогда его этим не попрекал. Третий запомнил это навсегда. Такой он был человек — если кто к нему искренне, с добром, он был готов ради него на всё. К тому же Второй был его единокровный брат, и какая-то баба довела его до смерти! С тех пор мысль о женщине стала как острый кинжал в сердце Третьего. Один вид женщины вызывал в нём дикую боль, словно рана открылась и кровоточит. Он частенько возмущался про себя: «Разве женщина заслуживает любви мужчины? Как мужики вообще докатились до того, что, как дураки, влюбляются в женщин?» Каждый раз, когда на улице ему встречался мужчина, который послушно нёс покупки за какой-то бабой, а она гордо вышагивала впереди, или он видел сцену, как мужик стоит где-нибудь у стены или под деревом и дрожащим голосом признаётся женщине в симпатии, он буквально зверел, мог наброситься и поколотить обоих. Бывало, что и набрасывался. Как-то вечером они с командой выпивали, капитан напился вдрызг, пришлось Третьему вести его домой. На обратном пути он решил срезать и пройти через холм Гуйшань. С неба струился лунный свет, горы, казалось, спали. Третий брёл по тропинке, пошатываясь и время от времени громко рыгая. Вдруг видит под деревом силуэт какой-то парочки. Он сначала не обратил внимания, но тут один бухнулся на колени и начал что-то бормотать. Голос был вроде мужской, но уж очень просительный: «Ну, пожалуйста, умоляю, согласись! Я не могу жить без тебя!» Второй силуэт лишь презрительно хмыкнул в ответ, это явно была женщина. Третий аж взбеленился, он без колебаний с громким кличем бросился на этого остолопа и начал охаживать его кулаками и ногами. Она стояла и в ужасе смотрела на происходящее, тогда Третий схватил её за грудки и влепил ей со всей силы пару пощёчин. Звук был такой звонкий и приятный, что Третьему прям полегчало. Оставив парочку в покое, он зашагал вниз по склону, не прекращая рыгать.