Певец тропических островов - [36]

Солнце уже спряталось за крыши домов, совсем заблудилось среди многочисленных труб. Наступили сумерки, в которых клубилась пыль, когда Вахицкий позвонил наконец к соседу-нотариусу. Тот принял его в своем кабинете, освещенном настольной лампой под низким зеленым абажуром.

Адвокат был немолод и в профиль удивительно напоминал Стефана Батория (что отмечается отнюдь не с целью задеть чьи-то чувства), но Батория, изнемогавшего в своей Ченстохове от скуки и то и дело прикрывавшего рукой рот, чтобы скрыть зевоту. Он зевал, как аптекарь, стоявший в дверях аптеки, зевал, как почти все ченстоховцы. Должно быть, ничего другого им уже не оставалось. Но в своих делах он оставался предельно порядочным и аккуратным. Вахицкий выслушал массу не интересующих его подробностей, целый долгий перечень цифр, поблагодарил за заботу о доме, за полный порядок и наконец подошел к цели своего визита: ему хотелось бы как можно скорее избавиться от этого дома.

— Завтра мы вместе с кухаркой запакуем все мамины вещи в ящики и снесем в погреб, — сказал он. — Потом я сообщу, что с ними делать. А этот дом со всей мебелью и даже с книгами по юриспруденции и астрономии… Этот дом, ха! Не могли бы вы найти какого-нибудь любителя, желающего? Может, обратиться для продажи к посреднику? Может, дать объявление в местной газете? А может, в варшавской или краковской?

— К чему такая спешка? — спросил старик, прикрывая рукой рот, чтобы скрыть зевоту. — Прошу извинить! — добавил он. — Разве вы собираетесь уехать?

— Ха! Уехать? Хочу ли я уехать? Знаете, некоторые люди всегда чувствуют себя отъезжающими. Только кто знает — куда отправится их поезд? — Леон в задумчивости поглядел на зеленый абажур. — Но вернемся к нашим делам, ха! Собственно говоря, я могу месяца два подождать. Надеюсь, что все это мероприятие с домом не займет больше времени.

Старые люди помнят, что в те времена, для того чтобы пополнить казну, Управление польских государственных железных дорог придумало так называемые "путешествия в неизвестное" или "поезда-бридж". Пассажиры вносили положенную сумму и садились в поезд, который должен был отвезти их в неизвестном направлении и высадить в самой неожиданной точке страны. В конце путешествия их непременно ждал сюрприз, в этом заключалась вся соль. Вагоны были соответственным образом переделаны — там ставились карточные столики. Таким образом, отправляясь в неизвестное, можно было при этом всю ночь "резаться" в бридж.

— Понял, — сказал старичок. — Вы, наверное, решили прокатиться на "поезде-бридж". Слышал о таких. Но как это все выглядит при ближайшем рассмотрении? Садишься в поезд — и что? Разве на билетах не отмечена конечная станция?.. Сам как-то хотел поехать — я ведь обожаю бридж. Но не знаю, прилично ли это в моем возрасте. Собственно говоря, я ведь одной ногой в могиле. Ну что же, хорошо. Сделаю все, как вы желаете. У меня есть один клиент, который как раз занимается недвижимостью. Извините, — повторил он, снова глотая зевок. — А куда, собственно, я должен вам писать? В Краков?

— Нет, в краковском отделении Бюро путешествий я уже не работаю. Ха! Можно писать мне в варшавское отделение этой конторы. Они имеют обыкновение помогать своим клиентам в переписке, письмо можно отправить на их адрес, до востребования. Это для туристов, а главное, для приехавших из-за границы и не имеющих постоянного адреса — большое удобство. Ха! Еще раз хочу поблагодарить вас, господин адвокат!

— Что слышно в Варшаве?

— Да ничего!

— После майского переворота порядки у нас ни к черту! — неожиданно воскликнул старичок, который, должно быть, не был поклонником Пилсудского.

V

Ночь Леон Вахицкий проспал в материнской постели, на ее подушках с кружевными наволочками, под голубым одеялом, под которым к утру ему стало чересчур жарко. Но вечером было прохладно, в окно дул свежий ветерок, принося упоительный запах невзрачных левкоев, столь мало ценимых и даже презираемых Леоном. После вечерней поливки, да еще покрытые ночной росой, едва мерцающие во тьме — точно дальние зарницы или звезды, — цветы благоухали, все время напоминая о своем существовании. Брюки Леона с аккуратно заглаженными складками свисали со стула, и только задний карман, набитый чем-то тяжелым, невольно обращал на себя внимание. Там был спрятан крохотный пистолет пани Вахицкой с перламутровой отделкой. И вдруг в какой-то момент, уже после того, как свет был погашен, Леон почувствовал, что перед глазами что-то замелькало. И он пришел наконец к поразительному выводу. Фамилия! Фамилию Вечоркевича он вроде бы уже слышал из уст ювелира Попеличика, который, да, да, ну конечно же, спрашивал, знает ли он директора Вечоркевича с ипподрома, словом, что-то в этом роде. И что о нем сказал? Кажется, сказал, что он коротконогий брюнет. Что еще? Что волосы у него пострижены ежиком… Неужто это случайное совпадение? И угрюмо молчащий капитан Вечоркевич, то исчезающий где-то в телефонной трубке, то возникающий снова, не имеет ничего общего с директором Вечоркевичем из Служевеца и тотализатором? А черт его знает, подумал в конце концов Леон и заснул.