Певец тропических островов - [167]

Ему был виден только кусочек сцены. На нем то появлялась, то исчезала все та же молодая женщина, на которую он несколько минут назад смотрел сверху через приоткрытую дверь ложи. Та самая блондинка. Но сейчас уже не приходилось сомневаться: все-таки это был Шекспир, а не бытовая драма.

Молодая женщина (кто же она, как ее фамилия?) теперь была в светло-сером елизаветинском платье с широкими рукавами с отворотами — наряд этот, искусно стилизованный, вместе с тем как бы лишен был признаков реальности. Светлые пряди в беспорядке падали на плечи и грудь; в волосах белели маргаритки. И вдруг все стало ясно — безо всяких слов, без заглядывания в программку. В пустоте, окружавшей женщину на сцене, кто-то был, кто-то танцевал с нею.

Каждым движением своих оставляющих в воздухе узоры рук (а также ног и всего тела) женщина словно бы воскрешала из небытия фигуру Гамлета. Вот он приближается к ней… Вот сгибается в поклоне, приглашая к пищу, и вот они с этой юной светловолосой девушкой танцуют сотканную из воздуха и испарений павану, будто рожденную больным воображением.

Галлюцинация!.. Странно, откуда ей такое известно? — подумал Леон и чуть не попятился. Перед глазами у него вдруг появилась увиденная в Батовицах картина. Это было во время одного из его первых посещений санатория, когда пани Вахицкой, хотя она уже не узнавала сына, разрешили выйти на несколько минут в приемную, чтобы с ним поздороваться. Она была в длинном халате, шла, беспрестанно оглядываясь, и не прежней своей стремительной походкой, а мелкими шажками, поминутно спотыкаясь. Даже и не шла, а как-то ужасно, ужасно неловко ковыляла, неуклюже и неуверенно переставляя ноги в домашних туфлях. И вот теперь, на театральных подмостках, Леон видел точное воспроизведение этих движений. Женщина в шекспировском платье танцевала не с принцем датским, а с призраком, плодом зрительной галлюцинации. А ведь психиатр Новоницкий в свое время объяснил, что этот термин означает.

Но еще менее понятным Леону казалось другое: то, что он сейчас видел, не только пугало, но одновременно и завораживало своей музыкальностью, ритмичностью. Молодая женщина, путаясь (словно Ванда Вахицкая в халате) в длинных бархатных одеждах, маленькими шажками приближалась к своему призраку, спотыкалась, плавно огибала его и снова семенила по сцене в ритме старинного, теперь почему-то внушающего страх английского танца. И по-прежнему, неизменно, каждое ее движение оставляло в воздухе черточку, как будто проведенную карандашом или пастелью, — рисунок, маячащий на фоне кулис, в столбах света театральных огней…

Прошло две, а может быть, три минуты. Силы постепенно покидали блондинку в пепельно-сером платье — и рисунки реже возникали в воздухе. На сцену упал голубой луч, она превратилась в безбрежную голубую реку. Еще минута — и в ее волнах уже лежала несчастная полубезумная утопленница с маргаритками в развевающихся волосах. В последний раз рука ее бессильно приподнялась и упала в глубину вод, прочертив в воздухе последний штрих… Господи, чего же я здесь горчу, где он, этот токсиколог?! — очнулся Вахицкий. Теперь, как он понял, уже можно было говорить громко.

— Послушайте! — крикнул он, увидев знакомого замызганного механика. — Куда, черт возьми, запропастился этот капельдинер?

— С дороги, с дороги, сторонитесь! — вместо ответа услыхал он и поспешно отступил вбок, почти как полчаса назад в больничном саду, когда ему пришлось отскочить в кусты, чтобы не попасть под колеса автомобиля. Кто-то за его спиной тяжело дышал, если не сказать — пыхтел.

Это со сцены сходила она. Леон сразу узнал тонкий орлиный профиль, тот самый, что был изображен на афишах и программках. Капли пота катились по ее лицу. Глаза у нее были серо-голубые, огромные, а взгляд отсутствующий, какой можно увидеть только у нокаутированного на ринге боксера. От нее веяло мужской твердостью и еще не рассеявшейся внутренней сосредоточенностью. "Ох-ух… Ох-ух!" — слышал Леон тяжелое прерывистое дыхание. В мягких туфельках без каблуков она легко проскользнула мимо него и скрылась за задней кулисой.

— Нашел! — одновременно услышал он. Это старичок капельдинер выглядывал из-за какой-то фанеры. — Я его видел… во время этого номера он стоял в зале в последнем ряду… Должно быть, не успел вернуться в ложу… Сейчас я его приведу, будьте спокойны.

— Тс-с… с-с-с, — зашипел кто-то.

— Я пойду с вами, — начал Леон.

— Тс-с… с-с-с…

Старичок обогнул дерево и, приложив палец к губам, вышел в коридор. Леон поспешил за ним. Закрывая дверь, он снова услышал звуки рояля.

В фойе было тихо.

— Не извольте беспокоиться, — шептал, семеня впереди, капельдинер. — Я уже знаю, кто он… Этого господина с завязанным глазом я еще по опере помню… Там он тоже вечно торчал за кулисами.

— Послушайте, — вдруг сообразил Леон. — Ему сейчас понадобится позвонить в больницу. Есть здесь где-нибудь телефон?..

— Кассы закрыты… Бегите лучше обратно за кулисы… я вас найду… Там и телефон есть. Все будет в порядке…

Старичок приостановился у очередной белой двери — на этот раз без золотого номера — и, повернув круглую ручку, исчез… Надо же было напасть на такого оригинального токсиколога, подумал Леон. И почему его дочка умоляла меня не вызывать папашу по фамилии?.. Загадка, ха, поистине загадка…