Певец тропических островов - [164]

— Такси, такси! — все же закричал Вахицкий.

Никто ему не ответил, если не считать больничной собаки, отозвавшейся из глубины сада. А может, эта машина… вдруг подумал Леон и обернулся. На фоне освещенной лестницы у входа в больницу четко вырисовывалась мощная машина, а в ней две фигуры — мужская и женская. Женщина в развевающемся шарфе выскочила прямо на ступеньку и наклонилась к мужчине, оставшемуся за рулем. Две головы слились в одно темное пятно — видно, женщина поцеловала человека в машине. Секунду спустя автомобиль, негромко зафырчав, рывком стронулся с места и тут же зашипел на чересчур лихом повороте.

Задние колеса занесло, машина чуть не въехала на клумбу, но удачно вывернула и с урчанием помчалась к воротам. Чистое безумие! — так вести машину мог лишь человек, в высшей степени легкомысленно относящийся к собственной жизни. К счастью, владелец автомобиля не успел включить полный свет, и на этот раз фары не ослепили Леона. Расставив ноги, он стал посреди дороги и, сорвав с головы панаму, принялся ею размахивать. Желтоватые огни приближались; Леон не успел сосчитать до трех, а машина была уже перед ним. И резко остановилась.

— Ну как вам мои тормоза? — донесся из автомобиля смеющийся голос.

— Речь идет о человеческой жизни… — не дав ему договорить, начал Леон, и голоса их слились. Ни тот, ни другой не поняли, кто о чем говорит.

Тем временем завеса туч истончилась, и луне удалось проглянуть сквозь нее.

Какая-то сила отбросила Леона назад, вдавив позвоночник в спинку сиденья, автомобиль же буквально прыгнул вперед. Снопы света ворвались в улочку, переполошив извозчичью лошадь, которая на мгновенье возникла перед ними, потом мелькнула сбоку и исчезла позади. Мотор урчал все громче. Молодой человек прибавил газу.

— А какая, простите, связь между Польским театром и чьей-то болезнью? — спросил он с еще большим любопытством.

— Я разыскиваю токсиколога… кажется, он на спектакле.

— А что, из больницы не могли ему позвонить?

— Они уже звонят кому-то другому, только, похоже, никого нет дома… Я решил… на свой риск.

Возбуждение или сильное волнение, приближаясь к наивысшей точке, иной раз внезапно сменяется прострацией. Это и произошло сейчас с Вахицким. Он сидел как истукан.

— Вы прекрасно говорите по-польски, — услышал он.

И схватился за дверцу, так как в эту минуту машину сильно тряхнуло. Разговаривать ему не хотелось.

— А почему бы и нет, ха… — все же ответил он. — Я с рождения так говорю.

Молодой человек, держа руль одной рукой и нисколько не заботясь о том, что на мостовой перед ним может появиться неожиданно препятствие, повернулся к Леону лицом.

— Серьезно?.. Голову бы дал, что вы приехали из Аргентины или из Гонолулу. Да мало ли откуда!.. Ваш костюм и шляпа — такое только в кино увидишь. Любопытно! Я уж решил, что вы владелец кофейных плантаций.

Пс-с… пс-сс… зашуршали шины, и машина, резко повернув, накренилась набок. Фонари то наклонялись, то выпрямлялись. Какой-то прохожий отскочил в сторону. Все мелькало с такой быстротой, что Вахицкий не успевал следить за дорогой. Наконец он узнал маленькую площадь и памятник Копернику. С правой стороны от них, немое и равнодушное, высилось здание кассы Манёвского[74], а с левой, на углу, тускло светились лампочки за стеклянной дверью ресторанчика "Под карасем". Кучка прохожих с бранью отскочила с середины мостовой к памятнику.

— Вы всегда так ездите? — спросил Леон.

— Всегда…

Просигналив и по-прежнему не снижая скорости, молодой человек нырнул в узкую улочку Карася. Спустя мгновение машина с шипеньем подкатила к Польскому театру и застыла перед подъездом. Рубашка еще раз вздулась и опала на груди красавца блондина. Он был хорошо сложен, но его грудная клетка решительно ничем не была примечательна: она не казалась ни чересчур атлетической, ни чересчур впалой. Однако…

…Однако через каких-нибудь несколько лет после той июльской ночи она была прошита очередью из немецкого пулемета; молодой блондин в мундире поручика и в каске ехал тогда на военной машине где-то на севере страны. Но кому в ту ночь могло такое привидеться!

— Эй, ты куда? В "Адрию" не заглянешь? — вдруг крикнул он, высунувшись из машины.

Мимо театрального подъезда как раз проходил какой-то человек. Услыхав оклик, он посмотрел в их сторону и помахал рукой.

— Загляну, но только не раньше часа, — крикнул он в ответ.

— Ну, пока!..

Прохожий скрылся за углом, а красавец блондин наклонился к уху Вахицкого.

— Знаете, кто это был?.. Никогда не угадаете… Один из тех, что меня били…

Леон, как мы знаем, очень спешил. Кто кого бил, он понятия не имел. Да и почему его должны были интересовать пьяные потасовки, особенно… особенно в такую минуту!

— Спасибо, — сказал он, выходя из машины. — Сами понимаете, я очень спешу…

— До свиданья, желаю вашей больной поправиться! — Леон увидел протянутую руку с перстнем на пальце и пожал ее. — Тадеуш Доленга-Мостович[75], очень приятно. А вас как, простите?

Но тогда фамилия эта Леону абсолютно ничего не сказала, не вязалась с литературой, да и вообще ни с чем.

V

История ночного похищения Доленги-Мостовича, когда его втащили в машину, пинали и били, а затем вывезли за городскую заставу и бросили на дороге, достаточно хорошо известна, чтобы ее повторять. Однако не все знают, что по удивительной прихоти судьбы Мостович впоследствии столкнулся и якобы даже подружился с одним из активных участников этой темной истории. Возможно, в данном случае судьба была обряжена в белую куртку бармена из того же ночною дансинга "Адрия" и распорядилась столь удивительным образом, когда за стойкой бара была совместно выпита не одна бутылка вина? Так или иначе, тот, кто бил, и тот, кого били, уже называли друг друга на "ты". Подобные пещи иногда случались в Польше в тридцатых годах.