Петушков - [8]

- Что ж вы стоите,- закричала ему Прасковья Ивановна из окошка.Войдите.

Петушков вздрогнул и вошел. Прасковья Ивановна встретила его на пороге.

- Что это вы, батюшка, к нам вчера не пожаловали? Аль нездоровьице какое помешало?

- Да, у меня что-то вчера голова болела...

- А вы бы к височкам по огурчику приложили, мой батюшка. Как рукой бы сняло. А теперь не болит головка?

- Нет, не болит.

- Ну, и слава тебе, господи!

Иван Афанасьич отправился в заднюю комнату. Василиса увидала его.

- А! здравствуйте, Иван Афанасьич.

- Здравствуйте, Василиса Тимофеевна.

- Куда вы ливер девали, Иван Афанасьич?

- Ливер? какой ливер?

- Ливер... наш ливер. Вы его, должно быть, к себе занесли. Вы ведь такой... прости, господи!..

Петушков принял важный и холодный вид.

- Я прикажу своему человеку посмотреть. Так как я вчера здесь не был,значительно проговорил он...

- Ах, да ведь точно, вас вчера здесь не было.- Василиса присела на корточки и начала рыться в сундуке...- Тетка! А, тетка!

- Че-а-во?

- Ты, что ль, взяла мою косынку? .

- Какую косынку?

- А желтую.

- Желтую?

- Да, желтую, с разводами.

- Нет, не брала.

Петушков нагнулся к Василисе.

- Послушай, Василиса, меня; послушай-ка, что я тебе скажу. Теперь дело идет не о ливерах да о косынках; этим вздором можно и в другое время заняться.

Василиса не тронулась с места и только подняла голову.

- Ты скажи мне, по чистой совести, любишь ли ты меня или нет? Вот что я желаю знать наконец!

- Ах, какой же вы, Иван Афанасьич... Ну, да, разумеется.

- А коли любишь, как же это ты ко мне вчера не зашла? Некогда было? Ну, прислала бы узнать, что, дескать, не болен ли я, что меня нету? А тебе и горюшка мало. Я хоть там, пожалуй, умирай себе, ты и не пожалеешь.

- Эх, Иван Афанасьич, не все ж про одно думать; работать надобно.

- Оно, конечно,- возразил Петушков,- а все-таки... И над старшими смеяться не следует... Нехорошо. Притом не мешает в известных случаях... А где же моя трубка?

- Вот ваша трубка. Петушков начал курить.

VII

Несколько дней протекло снова, по-видимому, довольно мирно. Но гроза приближалась. Петушков мучился, ревновал, не спускал глаз с Василисы, тревожно наблюдал за ней, надоедал ей страшно. Вот, однажды вечером, Василиса оделась тщательнее обыкновенного и, улучив удобное мгновенье, отправилась куда-то в гости. Наступила ночь: она не возвращалась. Петушков на заре пришел к себе на квартиру и в восьмом часу утра побежал в булочную... Василиса не приходила. С невыразимым замираньем сердца ожидал он ее до самого обеда... за стол сели без нее...

- Куда это она запропастилась? - равнодушно проговорила Прасковья Ивановна.

- Вы ее балуете, вы ее просто совершенно избалуете!- с отчаянием повторял Петушков.

- И! батюшка! за девкой не усмотришь!-отвечала Прасковья Ивановна.- Бог с ней! Лишь бы свое дело делала... Отчего же человеку и не погулять...

Мороз подирал по коже Ивана Афанасьича. Наконец, к вечеру, явилась Василиса. Он только этого и ожидал. Торжественно поднялся Петушков с своего места, сложил руки, грозно нахмурил брови... Но Василиса смело взглянула ему в глаза, нагло засмеялась и, не давши ему выговорить слова, проворно вошла в свою комнату и заперлась. Иван Афанасьич раскрыл рот, с изумлением посмотрел на Прасковью

Ивановну... Прасковья Ивановна опустила глаза. Иван Афанасьич постоял немного, ощупью сыскал фуражку, надел ее криво на голову и вышел, не закрывши рта.

Он пришел домой, взял кожаную подушку и вместе с нею бросился на диван, лицом к стене. Онисим выглянул из передней, вошел в комнату, прислонился к двери, понюхал табаку, скрестил ноги.

- Аль нездоровы, Иван Афанасьич?-спросил он Петушкова.

Петушков не отвечал.

- За дохтуром сходить прикажете? - продолжал, погодя немного, Онисим.

- Я здоров... Ступай,-глухо проговорил Иван Афанасьич.

- Здоровы?.. нет, вы нездоровы, Иван Афанасьич... Какое это здоровье?

Петушков помолчал.

- Вы посмотрите лучше на себя. Ведь вы так исхудали, что просто на себя не стали похожи. А все из-за чего? Как подумаешь, так, ей-богу, ум за разум заходит. А еще благородные!

Онисим помолчал... Петушков не шевелился.

- Разве так благородные поступают? Ну, пошалили бы... почему ж бы и не так... пошалили бы, да и за щеку. А то что? Вот уж точно можно сказать: полюбится сатана пуще ясного

сокола.

Ивана Афанасьича только покоробило.

- Ну, право же так, Иван Афанасьич. Другой бы мне сказал про вас: вот что, вот что, вот какие дела... Я бы ему сказал: дурак ты, поди прочь, за кого ты меня принимаешь? Чтобы я этому поверил? Я и теперь сам вижу, да не верю. Ведь уж хуже этого быть ничего не может. Зелья, что ли, она какого дала вам? Ведь что в ней? Коли так рассудить, совершенные пустяки, просто плюнуть стоит. И говорить-то она порядочно не умеет... Ну, просто девка как девка1 Еще

хуже!

- Ступай,-простонал Иван Афанасьич в подушку.

- Нет, я не пойду, Иван Афанасьич. Кому ж говорить, коли не мне? Что в самом деле? Вот вы теперь сокрушаетесь... а из чего? Ну, из чего, помилуйте, скажите.

- Да ступай же, Онисим,-опять простонал Петушков. Онисим, для приличия, помолчал немного.