Петушиное пение - [24]

Мой Ромео, моя Джульетта. Про себя я подсчитал, когда помог им появиться на свет. Ей могло быть шестнадцать, ему на год-два больше. Ссора их отцов была не менее кровава, чем ненависть родов Монтекки и Капулетти, и именно я вовремя повернул действие пьесы. Если бы я еще сомневался в правильности своего поведения, мои сомнения вмиг бы улетучились, когда эти двое появились передо мной, словно во сне, когда, держась за руки, они шли через вырубку.

На сей раз я даже не выбранил Педро, хотя он заслужил это более чем всегда.

От счастья я позабыл и про рыжики.

ХХХII

Раз или два в год через деревню проезжают комедианты. Иногда раскинут табор в лугах за деревней, иногда выступают на деревенской площади, собирая деньги в шляпу, а после представления снова отправляются дальше. То выступают с дрессированными лошадьми, то с медведем на цепи, но обязательно с каким-нибудь акробатом, силачом, фокусником, шпаго- или огнеглотателем. Один гнет железо, другой крутит тарелку на шесте, поставленном на лоб, да при этом еще подбрасывает и ловит, подбрасывает и ловит разом пять шаров, один колдует с картами, другой вынимает из шляпы платок за платком, а под конец выловит и кролика, один распиливает ящик, в котором спрятана молодая девушка, а потом накрывает ящик скатертью, и девушка выскакивает из него целехонькая, у другого дрессированные собаки в юбочках танцуют на задних лапах и проскакивают сквозь горящие обручи. И всякий раз у них бывает клоун, паяц, чаще их двое, с большими носами и в широченных штанах, о которые они без конца спотыкаются. Один отвешивает другому пощечины, они падают один через другого, люди вокруг хохочут, но мне все это кажется одинаково грустным, и я уже давно не хожу смотреть на подобные представления. Отца Бальтазара тоже никогда не увидишь среди зрителей, и Павел, да и еще кое-кто остается дома, и кузнец Йонас всегда запирается с женой, точно они боятся, что Магду снова сглазит кто-нибудь из этих заявившихся к нам в фургонах дьяволов. Если бы решал он, гнал бы всех их взашей, но для большинства мужчин и женщин это всегда развлечение, дети таращат глаза, и потому каждый раз комедианты продолжают путь с полным мешком монет, а по поводу какой-нибудь пропавшей курицы крестьянки шума не подымают.

На этот раз они прибыли вечером, раскинули табор на обычном месте, за деревней, но на следующий день, в воскресенье, с раннего утра начали готовиться к представлению на площади. Между вершинами двух старых лип натянули канат, подперли его высокими кольями, к одному из них привязали веревочную лесенку, на маленький помост положили длинный шест, старый велосипед без шин и красный зонтик. Потянув за канат, проверили его прочность, подбили тяжелым молотом каждый кол и каждый крюк и поспешно исчезли в одном из фургонов, поскольку уже начинали сходиться деревенские мужчины и женщины, разодетые для воскресной мессы, и прежде чем они выйдут из костела, все должно было быть готово, а самим комедиантам надо сменить тряпье на обтягивающие полосатые трико.

Я уже давно не хожу на мессу и увидел их приготовления, когда, как обычно, в этот час обходил деревню. В двух-трех домах всегда кто-нибудь болел, нужно было взглянуть на захворавшего и в воскресенье. Потом я вернулся домой, решил окопать какую-нибудь клумбу в саду, а мессу и канатоходцев я предоставил другим.

Был ясный день, соседние дома опустели, легкий ветерок даже сюда доносил с площади шум толпы и прочие звуки. Прежде всего зазвонили два колокола на башне костела, извещая об окончании торжественной мессы. Я знал, что в эту минуту люди начали выходить из храма. Крестьянки в вышитых платочках несли молитвенники, мужчины все еще держали в смуглых руках шляпы и лишь потом, один за другим, снова их надевали. В любое другое воскресенье они бы теперь начали маленькими группками возвращаться в деревню, одни зашли бы в трактир, кое-кто остановился бы у моего забора, чтобы рассказать, о чем проповедовал отец Бальтазар, но сегодня никто не приходил, и нетрудно было представить себе полную зрителей площадь, на которой мальчишки теснятся вокруг фургонов, заглядывают в окна, тянут за канаты, толкаются, перепрыгивая через них и стараясь пробраться к лесенке, выдумывают Бог знает какие шалости.

Потом пронесся вихрь барабанного боя. Не похожего на тяжелые дождевые капли, какие падали на кожу барабана ночного сторожа Тусара, предшествуя его сообщениям: "До сведения доводится..." Удары звучали скорее как топот копыт бегущего стада испуганных лошадей. А потом радостные аплодисменты и после длительной тишины одобрительные вопли и снова сухой треск твердых ладоней, громко хлопающих в знак похвалы, и вновь я представил себе, что происходит на площади. Принципал в адмиральской форменной одежде с серебряными эполетами на плечах и красными лампасами на брюках поднялся на несколько первых перекладин лесенки и сообщил толпе, что она сейчас увидит. Комедианты в трико выбежали из повозок, ловко, как обезьяны, вскарабкались на помост и сверху стали кланяться зрителям. Затаив дыхание и задрав головы, все пристально смотрят вверх, туда, где канатоходцы, как бы не признавая законов равновесия и притяжения, один за другим демонстрируют свои трюки. И одного за другим их награждают аплодисментами.