Петух в вине, или Гастрономические воспоминания дипломата - [47]
Родилась (1904 г.) Надя Ходасевич в многодетной крестьянкой семье, проживавшей в глухой деревушке Витебской губернии, а затем переехавшей под Тулу. В пятнадцать лет фактически сбежала из дома и отправилась учиться на художника. Начинала с реалистических картин, но потом увлеклась супрематизмом – абстрактным направлением в изобразительном искусстве, основоположником которого был Казимир Малевич с его «Черным квадратом». Как рассказывала Надежда Петровна, у нее было много учителей, но сама она себя считала прежде всего ученицей Малевича.
В 1924 году она вышла замуж за польского художника и вскоре перебралась с ним в Париж. Через три года они развелись, и Надежда Петровна сблизилась с Фернаном Леже. Сначала училась в основанной им Академии современного искусства, а затем на протяжении многих лет уже работала рука об руку со своим будущим мужем (официально свой брак они оформили в 1952 году). Во время фашистской оккупации Франции ушла в подполье, распространяла в Париже партизанские листовки, была активистской Союза советских патриотов.
После войны возвратилась к творческой деятельности, умело сочетая ее с тем, что мы теперь называем «бизнесом». Связан он был целиком с областью изобразительного искусства, главным образом с произведениями Ф. Леже. На их основе изготовлялись, например, гобелены и даже эксклюзивные ювелирные украшения. Но и сама Надежда Петровна много работала: писала портреты, пейзажи, занималась изданием книг и плакатов, содержанием художественных галерей. Последние годы увлеклась созданием монументальных мозаик. Все это приносило приличную материальную отдачу, и в результате она стала весьма и весьма состоятельным человеком.
В те времена, когда я познакомился с ней, Надежда Петровна в основном проживала в своем поместье на юге Франции. В Париже она бывала лишь наездами. И вот однажды, в очередной раз появившись в столице, она сообщила нашему послу В. А. Зорину, что после долгих колебаний приняла решение передать в дар французскому государству принадлежащий ей в качестве личной собственности музей Фернана Леже в Бьоте (маленькое селение в приморских Альпах, недалеко от Канн).
– Музей, конечно, замечательный, – сказала Надя Леже, – и мне будет жалко расстаться с ним. Но Фернан был (он скончался в 1955 году – Ю. К.) великим французским художником, и его творения должны принадлежать народу Франции. Я останусь почетной попечительницей музея, а Жорж Бокье (в то время он фактически был ее гражданским мужем – Ю. К.) останется исполнительным директором. Пользуясь случаем, приглашаю вас, Валериан Александрович, с супругой приехать в Канны в качестве моих гостей и принять участие в торжественной церемонии передачи музея. Буду рада, если вы сочтете возможным взять с собой и Юрия. Ведь для бесед с французами вам все равно понадобится переводчик.
На приеме в посольстве с четой Зориных.
Посол заверил, что он охотно принимает это приглашение. Они с Марией Павловной обязательно приедут и меня, так и быть, прихватят с собой, может быть, на самом деле для чего-нибудь пригожусь. Спасибо, конечно, Надежде Петровне за заботу обо мне, но вообще-то она прекрасно знала, что во всех поездках подобного рода я Зориных неизменно сопровождал.
Таким образом, через некоторое время мы отправились в увлекательное путешествие. Сначала заехали на пару дней в Гренобль, где проходил чемпионат Европы по фигурному катанию. А оттуда мы с водителем на машине через горы по так называемой «дороге Наполеона» перебрались на Лазурный Берег. Зорины решили не подвергать себя утомительной поездке по крутым серпантинам и благоразумно прибыли туда на поезде. В Каннах нам были отведены воистину королевские апартаменты в самом знаменитом на побережье отеле «Карлтон» (за счет приглашающей стороны, разумеется, – советский посол подобной роскоши себе позволить не мог). Мне еще разок довелось останавливаться в нем через пару лет, посещая каннский кинофестиваль, но тогда у меня была уже крошечная каморка под самой крышей. А тут были такие хоромы, в которых я впоследствии, пожалуй, никогда больше и не проживал, даже сам став послом.
Еще в Париже было условленно, что с Надеждой Петровной мы встретимся вечером в день приезда за ужином в одном из ресторанов «Карлтона». В назначенное время спускаемся вниз. У входа в ресторан нас встречает услужливый метрдотель и проводит к заранее зарезервированному столику. Но самой хозяйки за ним пока нет. Садимся, заказываем минеральную водичку и начинаем ждать. Минуты, для меня во всяком случае, тянутся как часы – шеф явно не в духе:
– Вы ничего не перепутали, ни со временем, ни с местом встречи? – раздраженно спрашивает он у меня (с Надеждой Петровной договаривался я).
Отвечаю, что сомнений на сей счет у меня нет – вот и столик зарезервирован именно на этот час. Но все-таки слегка нервничаю: а вдруг и на самом деле какое-то недопонимание между нами произошло. И наконец в зал ресторана буквально влетает Надежда Петровна. Вид у нее, мягко выражаясь, был весьма растрепанный.
– Валериан Александрович, Марья Павловна, вы уж извините меня за опоздание! – едва отдышавшись, сказала она. – Сейчас я вам все объясню. Незадолго до того, как отправиться сюда, я в последний раз продумывала все детали завтрашнего мероприятия. И неожиданно мне приходит в голову мысль: ведь у меня здесь, на Юге, нет ни одной французской машины – только американские! Вы можете себе представить: я, французская гражданка, передаю в дар Франции музей французского художника, а сама появляюсь на торжественную церемонию на американской машине. Это был бы такой «gaffe»! Юра, как это будет поточнее по-русски?
