Петровские дни - [82]

И князь усмехнулся насмешливо.

— Полагательно, что у капитана были на госпожу Малову такие же права, как и у вас, только с той разницей, что капитан про ваши права знал, а вы про его права ничего не знали. И теперь для вас вышел некоторый сюрприз и афронт. Я сожалею, но ничего сделать не могу.

— Вы должны мне, как благородный человек, возвратить женщину, к которой я питаю чувство давнишнее и сердечное! — заговорил Квощинский хрипло, так как слёзы были готовы выступить у него на глазах.

— Не могу, государь мой! При всём моём уважении к вам, при всём желании быть вам слугою и быть хотя бы приятелем не могу! Госпожа Малова, даже не скажу, чтобы меня прельстила чрезвычайно. Женщина она уже не первой молодости, чересчур, знаете, пораспухла, тяжеловата, да и мыслями, нельзя сказать, чтобы была быстра. Просидел я с ней часок и так начал позёвывать, что чуть себе скулу не свернул. Но всё же не могу вам её возвратить. Это будет нарушение закона карточной игры. Это дурной пример показать. После этого, что бы я ни выиграл, домик ли какой, карету, цуг лошадей, серебро столовое, всякий будет приходить требовать назад. Вы не забудьте, что капитан Кострицкий хотел отыграть госпожой Маловой всё то, что он уже проиграл. Коль скоро я согласился, чтобы сию даму считали в сорок тысяч, то я рисковал проиграть всё то, что было уже мною у капитана выиграно. Да, впрочем, что же вам всё разъяснять, вы это лучше меня всё понимаете!

И князь замолчал, как бы считая беседу оконченной.

— Как же, князь? — выговорил Квощинский, совершенно потерянный.

— Да так уж, господин Квощинский!

— Помилуйте, посудите, вы не хотите понять, что госпожа Малова для меня… Я не могу без неё существовать. Привычка, князь! Поймите!

— Всё это прекрасно, уважаемый Павел Максимович, — нетерпеливо заговорил князь, — но я тут ни при чём. Выиграл — и конец! А отдать её вам я бы и рад, да не могу… Дурной пример! После этого, повторяю вам, что бы я ни выиграл, у меня будут назад просить. Что же это будет? Комедия и разбой!

— Ну так я вам скажу, что вы поступаете подло и мерзко! Не по-княжески, а по-мошеннически! — закричал вдруг Квощинский.

Князь переменился в лице, встал и тихо произнёс:

— Пожалуйте вон отсюда. Не пойдёте тотчас, я людей кликну…

XXIX

Настасья Григорьевна, хотя понемногу, не сразу, но всё-таки за ночь вполне, по её выражению, "очухалась".

Стать формальной сожительницей богатого князя она, быть может, и согласилась бы. Он был не хуже, а гораздо виднее и на вид моложавее Павла Максимовича. Но быть в доме князя в виде простой наложницы рядом с какой-то турчанкой или молдавашкой и быть таковою на время мимолётной прихотью, Малова положительно не хотела. Поступок капитана она называла теперь "обманным", она была уверена вполне, что всё "пример" один, что он выиграет и отыграется… А вышло, что она ему не помогла, а сама в ловушке. Да и срам. "На карту ставленная!" — думалось ей.

Разумеется, приключенье огласилось на всю Москву, и все, зная хорошо чудодея князя Козельского, только смеялись и понимали, что Малова ни на что ему не нужна, а что это новое "колено" ради потехи…

Между тем Сашок и Кузьмич сообразили, что их "сердечное дело" ещё хуже запуталось. Князь был гневен… В доме все знали, что барин выгнал гостя Квощинского за дерзостное поведение… Он вышел за гостем на лестницу и кричал швейцару:

— Гони болвана… Гони!

Вот тут и иди теперь объяснять, что хочешь жениться на племяннице этого же нагрубившего человека. Кузьмич и Сашок равно потерялись, не зная, что делать. Равно боялись оба, что и Квощинские будут поражены и оскорблены заявлением Павла Максимовича о поступке князя, обругавшего и выгнавшего его. И как они дело рассудят — неизвестно.

Пред сумерками дело повернулось ещё хуже. Во двор въехала большая карета шестернёй с ливрейными лакеями, и Сашок, глянув в окно, увидел в карете даму, ахнул и схватился за голову.

— Что ты? — заорал Кузьмич, перепугавшись.

— Беда. Беда будет. Невесть что будет!

И он бросился бежать наверх к дяде.

Между тем приезжая заявила вышедшему швейцару:

— Князь?

Швейцар понял, но переспросил:

— Кого прикажете?..

— Князь?

— Вам угодно князя Александра Алексеевича или князя Александра Никитича?

— Видно, вы тут все — неотёсанные пни. Нешто поедет важная барыня к щенку в гости. Спрашиваю тебя: князь?

— Дома ли-с? Дома-с.

— Слава Создателю. Отпечатал уста.

И барыня при помощи своих лакеев полезла из кареты.

— Как прикажете доложить? — спросил швейцар.

— Генерал-аншефиха, княгиня Серафима Григорьевна Трубецкая. Понял, идол? Удержишь в башке? Аль нет?

Лакей побежал докладывать, Княгиня, не дожидаясь, сбросила летний салоп и стала подниматься по лестнице. Но на верхней площадке у дверей залы она встретила уже князя, предупреждённого Сашком.

— Вы князь Козельский? — спросила княгиня сурово.

— Я-с. Чему обязан, что имею честь вас…

— У вас моя дура, сестра Настасья, задержана. Я за ней.

— Как то есть за ней? К ней? Повидаться? — сухо сказал князь.

— За ней! За… за… за… По-русски понимаешь, господин князь?

— Вы желаете, стало быть, её взять и увезти? — спросил князь гневно и сдержанно.