Петроградская повесть. Морская соль - [13]

А грузовик уже опять вырулил на мостовую.

— Вот что, дружище, у нас, видишь ли, срочное задание.

Я почувствовал, что Панфилов осторожно отодвигает меня, и в испуге прижался к нему ещё крепче.

— Не пускает… — усмехнулся круглолицый и почему-то вздохнул.

— Тогда давай с нами — там разберёмся. — Панфилов подхватил меня и поднял к борту машины. Несколько рук протянулись ко мне из кузова.

— Постойте! — закричал я, вспомнив про Любезного. И вдруг увидел его хитроватую физиономию. Он уже сидел в машине и подмигивал мне.

И вот наш грузовик мчится на полной скорости вдоль прямой как стрела улицы.

Я сижу среди моряков, ощущая плечом руку Панфилова. Я ничего ещё не успел рассказать ему, и теперь из-за грохота, с которым мчалась машина, говорить было нельзя. Но впервые за всё это время я чувствовал себя совсем спокойно. Матросы теперь с нами. Я сам — с матросами. И грузовик несётся через город, как большой снаряд.

САБОТАЖ

— Налево! — закричал Панфилов и стал барабанить кулаком в стену кабины.

Грузовик свернул и покатился по деревянным торцам набережной, кое-где выщербленным конскими копытами.

Впереди происходило что-то неладное. Всю мостовую заполнила толпа женщин. У них измученные, худые лица, тусклые, понурые взгляды.

Грузовик остановился.

— Погодите, ребята, сначала я один схожу, разведаю. — Панфилов спрыгнул на землю и, секунду подумав, подал мне знак: — Рули за мной.

Мы прошли через толпу в дом и поднялись по широкой лестнице, где тоже толпились женщины.

— Комиссар здесь? — спросил Панфилов.

Солдатка с грудным младенцем на руках молча показала в глубину коридора. Там у высоких дверей стояла красивая стройная женщина в жакете и белой блузке. Она комкала в руке носовой платок, то и дело подносила его к губам и кусала кружевную оборку.

Панфилов подошёл к ней, вытянулся во весь свой рост и на секунду приложил руку к виску:

— Товарищ народный комиссар, летучий отряд революционных матросов прибыл в ваше распоряжение!

Женщина тоже выпрямилась и при этом смущённо смахнула платком слезу.

— Вот полюбуйтесь, — сказала она и маленькой сильной рукой распахнула дверь, из-за которой слышался глухой, однообразный шум.

Теперь этот шум сразу сменился невообразимым гвалтом. Бессвязные крики, топот, свист донеслись до нас.

Матрос ещё шире распахнул дверь. В просторном зале с колоннами сидели за длинными столами лысые мужчины, кадыкатые, в сюртуках, в мундирах, в крахмальных манишках. Они топали ногами, хлопали по столам канцелярскими папками, из которых разлетались во все стороны бумаги, и, тараща глаза, вопили что-то неразборчивое.

— Я ничего не могу с ними поделать, — сказала Панфилову женщина-комиссар. — Они держат у себя ключи от сейфа. Посудите сами: городская беднота, солдатские вдовы, дети лишены возможности получить свои пенсии и пособия. Приюты остаются без субсидий…

Глаза женщины потемнели, гневная дрожь прошла, как тень, по её красивому лицу.

— Они хотят внушить населению, что без старого режима никак нельзя обойтись, — сказала женщина и опять стала кусать кружевную оборку своего крошечного носового платка.

— Сейчас сделаем, — сказал Панфилов. Он поправил кобуру своего огромного пистолета и пошёл на середину зала в гущу беснующихся чиновников.

Гул стал ещё неистовее. Но матрос поднял руку.

— Посмотрите в окно, — сказал он не очень громко, но голос его отчётливо прозвучал в зале.

Худой, длинный, как жердь, чиновник с маленькой головой подобрался к окну и разом отпрянул обратно.

— Грузовик с матросами, — сказал он упавшим голосом.

— Вот именно, — подтвердил Панфилов, — и поэтому советую договориться добром. Или немедленно будут возвращены ключи от учреждения и сейфа, или отряд прибывших сюда матросов подвергнет вас поголовному аресту.

Он помолчал немного и снова повернулся к женщине:

— Товарищ народный комиссар, сколько минут вы можете дать им на размышление?

Женщина посмотрела на часики под обшлагом своей блузки.

— Не больше пяти минут. Вдовы и дети голодают и без того слишком долго, — сказала она.

— Добро! — подхватил матрос. — Итак, я думаю, всё совершенно ясно? — спросил он.

Зал ответил молчанием.

В полной тишине Панфилов вернулся обратно к двери. Но едва он дошёл до коридора, как что-то тяжёлое со звоном ударилось в стену и шлёпнулось на пол.

Это были ключи. Увесистая, тяжёлая связка ключей, среди которых один был с витой серебряной головкой, похожей на вензель.

Я поднял эти ключи и протянул женщине.

— От сейфа, — проговорила она, — наконец-то! — И обратилась к толпе, стоявшей на лестнице: — Выделите пять человек народных представителей. Мы вскроем сейф в их присутствии. — Она протянула руку Панфилову: — Спасибо!

Матрос некоторое время смотрел ей вслед, затем повернулся ко мне и обнял за плечо:

— Ну, что там у тебя произошло? Рассказывай…

В «ХИЖИНЕ ДЯДИ ТОМА»

Наш грузовик снова мчится по городу.

Вот уже вокзальная площадь, где бабушка нанимала извозчика, четырёхугольная башня с часами, чугунный царь на чугунной лошади.

Машина сворачивает влево и выбирается на широкий проспект. Вдали видны голубые своды и чёрные купола собора.

Мы едем в Смольный. Панфилов так и сказал: