Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны - [59]

В новых условиях тайна личной жизни сделалась совершенно невозможной. Жизнь людей находилась под неусыпным контролем со стороны домовых комитетов бедноты. Этот контроль зачастую облегчался благодаря самим жильцам, которые придирчиво следили друг за другом и не упускали случая донести на своих соседей. Вот типичный образец подобного «творчества»: некто Рябчикова написала заявление на свою квартирную хозяйку Лясси, которая, по словам Рябчиковой, «поносит Советскую власть и ждет ее падения. Она живет в квартире из восьми комнат и продает свою обстановку по спекулятивным ценам; к ней часто ходят другие буржуи, говорят по-французски». Донос заканчивался фразой: «Думаю, что следовало бы расследовать ее положение и поступки»[492]. В ЧК поступали заявления о собиравшихся на квартирах подозрительных компаниях. В одном из них говорилось об устраивавшихся в доме № 5 по Волынскому переулку кутежах, «в которых принимают участие разные темные личности; даются обеды и ужины, за которые платят бешеные суммы – 40-100 тысяч рублей».[493]

Цель многих подобных доносов очевидна: добиться ареста или по меньшей мере выселения своего соседа и затем занять его жилплощадь. Конечно, отнюдь не все авторы доносов вдохновлялись именно этими мотивами. Некоторые стремились просто досадить или отомстить своим личным недругам. Были и такие, кто доносил совершенно бескорыстно, руководствуясь «классовым самосознанием» и «революционной бдительностью». Но нельзя отрицать и корыстность устремлений многих доносителей. Со стороны властей доносительство не осуждалось, а напротив, всемерно поощрялось и стимулировалось. Вот, например, какое предписание получили домовые комитеты бедноты Василеостровского района от своего районного Совета: «Ввиду объявления на осадном положении города Петрограда (1 мая 1919 г. – В. М.) гражданское отделение Василеостровского Совета предписывает вам предоставить список лиц, проживающих в доме, подозрительных в контрреволюционном направлении, явных провокаторов, буржуа, лиц, эксплуатирующих чужой труд, финских подданных, дезертиров, спекулянтов, лиц, не имеющих или не предъявляющих документов, удостоверяющих личность, уклоняющихся от несения охраны в доме и вообще всех лиц, враждебно относящихся к Советской власти»[494]. Обтекаемость последней формулировки оставляла широкий простор для импровизации: к «лицам, враждебно относящимся к Советской власти», мог быть отнесен кто угодно, по выбору председателя домового комитета или по доносу соседа.

Подводя краткий итог, можно констатировать, что жилищная политика новых властей радикально изменила привычный уклад жизни петроградцев, причем не только в физическом, но и в психологическом плане. Прежняя социальная структура города была демонтирована, и в то же время возникли новые формы сосуществования. При этом население города оказалось разделенным на две неравные группы: на тех, кто выиграл от этой политики, и тех, чьи интересы оказались ущемленными (это деление не всегда совпадало с классовым).

Санитарное состояние. Эпидемии и борьба с ними

Социально-политические и экономические потрясения в любом обществе, наряду с расстройством привычного уклада жизни, голодом, ростом преступности, часто сопровождаются более широким, по сравнению с периодами стабильности, распространением различных заболеваний. Именно так и происходило в годы Гражданской войны во многих российских городах, в том числе в Петрограде. Эпидемии, среди которых преобладали различные формы тифа, были настоящим бедствием для горожан. Они поражали значительную часть населения города и уносили немало человеческих жизней. Убыль населения, резкий рост смертности среди жителей города были в значительной степени связаны именно с этим.

Рост заболеваемости в Петрограде после 1917 г. был вполне закономерным. Это вытекало из общего неблагоприятного санитарного состояния города. Водопровод в большинстве домов не действовал. Зимой в неотапливаемых зданиях грязь на лестницах и лестничных площадках целыми слоями примерзала к полу. Улицы города, включая даже центральные магистрали, были чрезвычайно загрязнены. Работа по их очистке затруднялась вследствие недостатка финансирования и нехватки транспортных средств. Комиссар городского хозяйства Л.М. Михайлов в конце апреля 1919 г. в своих обращениях к В.И. Ленину, М.И. Калинину и Г.Е. Зиновьеву сообщал о неудовлетворительном санитарном состоянии Петрограда и просил отдать распоряжение Народному банку удовлетворить денежными знаками городское хозяйство в первую очередь, наряду с военным ведомством. «Я мечтаю к 1 мая хотя бы очистить улицы от навозных куч, но боюсь, что даже эта скромная задача останется неосуществленной, так как окрестные крестьяне, которым мы задолжали <…> отказываются выйти на работу», – писал Михайлов[495].

Проблема загрязненности города и вопрос о его очистке обсуждались на заседании Исполкома Петроградского Совета 19 апреля 1921 г. Один из выступавших, В. Мурашов, нарисовал совершенно безрадостную картину. По его словам, чтобы справиться с вывозом нечистот, требовалось 1200 лошадей, в наличии же имелось 591. Нельзя было рассчитывать и на значительное число трамвайных платформ, так как на них перевозилось топливо. Существовало еще одно средство – вывоз нечистот на баржах. Однако положение с водным транспортом также оставалось тяжелым: имелось всего шесть барж для вывоза мусора, но и те были неисправны. Пароходов не давали и не обещали дать в течение всего лета. Выступавший также обратил внимание на резкое уменьшение количества дворников, которых раньше в городе насчитывалось несколько десятков тысяч, а теперь не набрать было и нескольких сотен. «Сейчас Невский и Литейный более или менее очищены от куч мусора <…> но общее состояние довольно плачевное», – заключал Мурашов