Петрашевский - [21]

А в корректуре Михаил Васильевич меняет запятые, точки — и статья получается обличительной, пропагандистской.

Для того чтобы отбиваться от нападок Крылова, Петрашевский подолгу высиживает в Публичной библиотеке и подбирает для него «цензурованные им в разное время одни и те же статьи, в которых он… делал различные поправки, противоречащие друг другу».

Крылов взбесился и написал на Петрашевского Донос в Петербургский цензурный комитет. Цензор кляузничал, что трудности работы с Петодшевским проистекают «из общего направления статей против существующего порядка в общественной жизни. Редакция вйДит во всём ненормальное, как она выражается, положение и напрягается всеми силами развивать способы к приведению общества в другое положение, нормальное».

Крыловым руководил инстинкт, но он не обладал достаточными знаниями, чтобы четко сформулировать, что «Словарь» не что иное, как изложение системы социализма.

Лишь бы цензура не запретила «Словарь» до его выхода в свет. Пусть к читателю дойдет 100–200 экземпляров, Михаил Васильевич считал, что цель пропаганды будет хоть в какой-то своей части выполнена.

Майков не был последовательным материалистом. Петрашевский настойчиво пропагандирует материалистические идеи.

Это легче все было бы сделать в статьях «Материализм», «Мистицизм», написанных еще Майковым. Но не обязательно. Петрашевский пользуется любым удобным случаем, чтобы внушить читателю, что выводы человечество делает, исходя не «из многих предположений априористических, по-видимому необходимых для успокоения духа человеческого, но из опытного, исследования природы человеческой и строгого анализа всех ее потребностей». Это в статье «Мораль».

В основу всякой науки, всякого философского умения должна быть положена не религиозная мистика, а естествознание.

И так в каждой статье. Материализм, опыт, выводы точных естественных наук и никакой поповщины. Но главное — проповедь демократизма и социализма. «Всякое общество, не доставляющее положительно всех нужных средств для всестороннего развития его членов, есть форма быта общественного преходящая, несовершенная и предуготовленная для другой, более совершенной». Так его учили Сен-Симон, Фурье, так и Петрашевский учит своих будущих читателей. Он высмеивает поиски поэтами «золотого зека» и серьезные рассуждения о нем историков-идеалистов. Они ищут «золотой век» в прошлом человечества.

«Не преданием о прошедшем, но сказанием о грядущем должно считать… золотой век. Осуществление его практическое или содеяние общества живым орудием полного благоденствия и счастия всякого человека принадлежит будущему и составляет еще не окончательно разрешенную человеческую задачу».

Задача сложная, но формулируют ее социалисты просто: нормально развитое общество то, которое «доставляет всякому из членов своих средства для удовлетворения их нужд пропорционально потребностям».

Петрашевский понимает, что о таком обществе писали не только социалисты, о нем сейчас на Западе говорят, спорят и коммунисты. Поэтому читатели должны знать о коммунистических учениях. И он отсылает их к статье «Коммунизм».

Быть может, незаметно для себя самого, размышляя, наблюдая, Михаил Васильевич убеждался в том, что западные социалисты типа Фурье были неправы, отвергая вмешательство социалистических доктрин в политику.

Демократизм и реепублика — эти слова он еще раньше вписал в свои «Афоризмы». Теперь представляется случай развить их. И Петрашевский делает это в статье, которая, казалось, имеет очень косвенное отношение к политике — «Ораторство», «Ораторская речь»!

«Ораторство. Развитие ораторства единственно возможно, в республиках…

Развитие или неразвитие ораторства, этого благоуханнейшего и полезнейшего плода общественности, общежительности и публичности, среди разных человеческих обществ, представляемых нам историей, не есть явление случайное, беспричинное, не имеющее своего корня в самых формах быта общественного, т. е. в его гражданских, политических и религиозных установлениях… Не странно ли там искать ума, общечеловеческих полезных открытий, усовершенствований и изобретении, где всякое обнаружение разумности, всякое нововведение было бы чем-то противузаконным, безнравственным, где самая справедливость от века ни на одно мгновение не являлась нелицеприятной, где общественное судилище есть не иное что, как охранительное учреждение для всякой неправды?!. Как это и есть в Турции или Китае!

…Так! полное, не стесняемое никакими общественными учреждениями развитие индивидуальности… обеспечение свободы мысли, чувства и их внешнего публичного обнаружения; ясное сознание как своих частных, так и общественных интересов, коими обладает всякий гражданин, поддерживаемое публичностью всех общественных и административных отправлений, — вот главные условия, без бытия которых развитие ораторства делается невозможным. Вот почему под небом счастливой Эллады, в роскошной Аттике, среди свободных республик, мы находим преимущественно образцы высокого развития красноречия».

Но Петрашевский не уводит читателя в прошлое.

«Золотой век» — это будущее.

А будущее закладывается в настоящем.