Петр Первый на Севере - [10]
По нраву Петру были такие песни. Желал бы за песни угостить гребцов и лоцманов, выдать им еще по чарочке, но как знать: угожи ли во хмелю эти простоватые, себе на уме, северные мужики? И после таких песен ему уже не хотелось глядеть на дурашливые представления двух карлов, которые ловко кувыркались, ездили верхом друг на дружке да строили нелепые рожи. Это разве утеха царю, думающему о больших и важных делах?..
Наутро, с восходом солнца, петровский караван продолжал путь. Начались деревни, частые, рыбацкие. Урожайные ржаные поля, стога убранного сена, коровьи стада, табуны лошадей. Жизнь обычная, простая, небогатая, но и нетребовательная – деревенская жизнь.
В одном месте, около деревни Чертенино, внимание Петра привлек огромный камень с трещиной посредине, а из трещины ключом била вода, стекавшая в Сухону. Петр велел замедлить ход карбаса, приблизился к камню, осмотрел его со всех сторон и сказал:
– Чудо природы! И как же вода проистекает из камня, если рядом песок да щебень и пробиться ей легче, нежели сквозь такую щель?..
Кормчий, устюжанин, с присущим ему простодушием пояснил:
– Да, государь, камень этот – чертово чудо. У нас про то все знают. Черта звали Васькой, и камень этот так зовется… Однажды в предутреннюю пору катил черт камень, хотел в Сухоне проход запереть, дабы наш хлеб в Архангельск не увозили. А тут как раз петухи запели, перестал черт катить камень, со злости хрястнул его лапищей, треснул камень, и вода пошла…
– Бывает ли такое, – нахмурясь, отозвался Петр на эту небылицу. – Выдумщик народ, он и из бывальщины басню сплетет… И басню былью сделает…
В Устюге государь удивился множеству церквей, стоявших в ряд по берегу Сухоны.
Весь, всеми своими помыслами Петр был устремлен к Архангельску. Однако историей Великого Устюга и делами воеводы Андрея Измайлова он заинтересовался. Воевода показался нерасторопен. Петр решил заменить его. В том же году принял воеводство на Устюге Петр Андреевич Толстой – один из приближенных Петра.
Будучи в Устюге только две ночи и один день, Петр предпочел находиться не у воеводы, а в доме торгового гостя – купца Василия Грудцына. Тут ему было привольно и побеседовать о делах торговых полезно.
Вечером Василий Грудцын созвал гостей.
В числе их был протопоп Успенского собора. Он прихватил из ризницы рукописную книжицу «Устюжский летописный свод», чтобы показать царю и поведать ему о некоторых давних событиях Великого Устюга, а главное, хотелось добиться протопопу царского соизволения на признание иконы богоматери «Одигитрии» чудотворной. Улучив подходящее время, протопоп урывками начал читать выдержки из «Свода» об Устюге.
У Петра, и само собой у гостей, навострились уши послушать историю города.
– «В лето семь тысяч одиннадцатое от сотворения мира, от рождества же Христова тысяча пятьсот третье, немцы приходили на Псков… Того же лета князь великий посылал ратью устюжан да двинян стеречь Иван-город от немцев… Того лета в Устюге посаду погорело много. Четыре церкви сгорело».
– «В лето семь тысяч двадцать третье, – продолжал протопоп, – стояла сила устюжская заставою на стороже на Оке-реке, на Усть-Угры реки от Орды… Того же лета на Устюге бысть знамение:…пред иконою „Одигитрии“ во алтаре за престолом, божьим изволением, свеча сама загореся, а на заутрене от той же иконы миро идяше…» И дальше протопоп по памяти добавил:
– И еще по два лета солнце гибло и тьма бысть велика, а единожды солнце погибе, за три сажени человека в лице не видети. Страх был велик. Но во единый час бог дал свет и людие паки возвеселились…
Перелистнув исчерченные скорописью страницы свода, протопоп продолжил чтение избранных мест:
– «В лето семь тысяч первое, на Устюге в монастыре у Преображения, от иконы шло миро у Спаса из грудей, и тако же у Моисея и у Ильи… А в лето семь тысяч двадцать четвертое, на Устюге в егорьев день, Сухона шла вельми грозно, лед город стер, весь посад обрыло, и много дворов покосило, много людям беды починило, и жита и добра истопило, и много соли вологодской истопило. А через месяц бысть чудо – от трех икон миро идяше… В лета же семь тысяч шестьдесят пятое и шестое и семьдесят девятое был голод на Устюге и мор: пихту ели и траву, и стерво, и многие люди мерли, скажут, – двенадцать тысячей, а попов осталось в Устюге на посаде шесть…»
Петр приустал слушать протопопово чтение и посоветовал ему снять список с летописного «Свода» и прислать в Холмогоры архиепископу Афанасию в библиотеку. Затем спросил протопопа:
– Давно ли с икон не истекает «чудесное» миро?
– Давно, великий государь, давно. Грешны, великий государь…
– Не ведаю, сколь вы грешны. Уж коли других чудес нет, так и это не чудо. Нам знать о той доводилось из монастырских иных примеров. Ежели у иконы потереть поверху сухим гарным маслом, то от зажженной свечи масло растает и будет проистекать. Чудо ли?.. Рассуди!.. Однако божья мать «Одигитрия» по сие время втуне обретается, якобы не признанная, да поставь ее в иконостас и пусть почитают… Нет канона? Сочини, на то ты и пастырь!..
Книга посвящена выдающемуся русскому зодчему Андрею Никифоровичу Воронихину.
Автор этой книги известен читателям по ранее вышедшим повестям о деятелях русского искусства – о скульпторе Федоте Шубине, архитекторе Воронихине и художнике-баталисте Верещагине. Новая книга Константина Коничева «Русский самородок» повествует о жизни и деятельности замечательного русского книгоиздателя Ивана Дмитриевича Сытина. Повесть о нем – не обычное жизнеописание, а произведение в известной степени художественное, с допущением авторского домысла, вытекающего из фактов, имевших место в жизни персонажей повествования, из исторической обстановки.
Очерки о Карельском фронте в период Великой Отечественной войны.
Имя Константина Ивановича Коничева хорошо известно читателям. Они знакомы с его книгами «Деревенская повесть» и «К северу от Вологды», историко-биографическими повестями о судьбах выдающихся русских людей, связанных с Севером, – «Повесть о Федоте Шубине», «Повесть о Верещагине», «Повесть о Воронихине», сборником очерков «Люди больших дел» и другими произведениями.В этом году литературная общественность отметила шестидесятилетний юбилей К. И. Коничева. Но он по-прежнему полон творческих сил и замыслов. Юбилейное издание «Из жизни взятое» включает в себя новую повесть К.
«В детстве у меня была копилка. Жестянка из-под гарного масла.Сверху я сделал прорезь и опускал в нее грошики и копейки, которые изредка перепадали мне от кого-либо из благодетелей. Иногда накапливалось копеек до тридцати, и тогда сестра моего опекуна, тетка Клавдя, производила подсчет и полностью забирала мое богатство.Накопленный «капитал» поступал впрок, но не на пряники и леденцы, – у меня появлялась новая, ситцевая с цветочками рубашонка. Без копилки было бы трудно сгоревать и ее.И вот под старость осенила мою седую голову добрая мысль: а не заняться ли мне воспоминаниями своего прошлого, не соорудить ли копилку коротких записей и посмотреть, не выйдет ли из этой затеи новая рубаха?..»К.
Книга посвящена жизни великого русского скульптора Федота Ивановича Шубина.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.