Петр Иванович - [183]

– Но вы ведь знаете?!

– Я-то знаю!

– Зато я не знаю, кто вы такой! – отрезал комиссар. Потом добавил:

– Если там больше нет места, можете ночевать здесь, на этом стуле.

Ребман вежливо поблагодарил и сел на стуле у стены.

Когда комиссар зажег папиросу, Ребман спросил, можно ли ему тоже закурить.

– Конечно-конечно, – снова довольно вежливо ответил комиссар. Затем он начал писать, очевидно, рапорт.

Ребман стал его изучать: еще совсем молодой, точно не старше его. Судя по всему, еврей: тонкое бледное лицо, маленький своевольный лоб, черные вьющиеся волосы, темные глаза, брови длинные, до ушей, и так близко сросшиеся на переносице, что между ними даже спички не вставишь. И тот же безжалостный взгляд, что всегда появлялся у Михаила Ильича, когда разговор заходил об определенных вещах: дикий взгляд азиата, от которого холодеет сердце. А в остальном он сидит себе, словно школьник, которому на дом задали сочинение и который хочет непременно заслужить хорошую оценку. Тут Ребману пришло в голову, что и шеф ЧК тоже вполне «приличный» человек: говорят, в свободное от работы время он только и делает, что музицирует и выращивает розы!

«Стоит ли попробовать еще раз?» – думает Ребман.

Он хотел попросить Михаила Ильича поручиться за него или хотя бы объяснить комиссару, кто он такой; ведь дело, судя по всему, только в этом. Но тут он припомнил, как один знакомый однажды говорил, что ни в коем случае нельзя никого впутывать в такие дела, не то пострадают оба. Так уже случилось с одним из его друзей, и после ни о нем, ни о его поручителе больше никто не слыхал. Да, этого делать никак нельзя!

В подобных ситуациях мозг всегда работает безотказно, и, поразмыслив немного, Ребман спросил:

– А вы знаете Михаила Ильича Аленьева, товарищ комиссар?

– А вы знаете Владимира Ильича Ленина?!

– Только по имени, лично нет. Но Михаила Ильича я знаю лично. Можно ему телефонировать?

Комиссар согласился, с видимым раздражением:

– Звоните. Но на этом уже конец. У нас здесь телефон не для арестантов!

Ребман заказал номер.

Занято.

Значит, он дома.

Еще одна попытка.

Все еще занято.

Еще раз. И вот он получил ответ:

– Нет, Михаила Ильича нет дома… Будет только на следующей неделе!

Получив это известие, Ребман снова сел на свой стул и закурил последнюю папиросу. Время подходило к полуночи. Из помещения за решеткой доносились храп и стоны. Вдруг раздался стук в дверь.

– В чем дело? – проворчал часовой.

– Мне нужно выйти!

– А что, если каждому понадобится?

– Да, но мне нужно, я же не могу прямо здесь…

– Выпустите его, – говорит комиссар, – и проводите!

Охранник отворил дверь и вышел вместе с арестантом.

Через некоторое время они вернулись. Арестанта снова заперли в камере.

Потом все стихло. Слышно было только, как скрипит комиссарское перо и как время от времени хрипят и стонут за решеткой.

«Что же теперь будет? – думает Ребман. – До утра я просижу здесь. Потом они пошлют обыскать мою комнату. И тогда все пропало: пиджак, в кармане которого остался паспорт, висит в шкафу, а когда шкаф откроют, то нужно быть начисто лишенным обоняния, чтобы не услышать запаха табака, и к тому же слепым, чтобы не заметить серебряного сервиза – да еще с императорской дарственной надписью! Предположим, для табака еще можно найти какое-то оправдание, например, что я его приобрел еще до переворота. Но сервиз?!»

Как случилось с тем господином Лухзингером (об этом ему рассказывал пастор), у которого в доме хранилось несколько бутылок вина еще со времен золотой свадьбы его родителей. Из-за этого ему пришлось целую неделю вместе с другими представителями высшего общества, включая дам и их дочерей, чистить в казармах клозеты. Понадобились невероятные усилия для того, чтобы его оттуда вытащить. А отец этого господина был не кем иным, как консулом Швейцарии!

«Что же будет со мной? Пуля или шило в затылок?»

Ожидание, неизвестность, страх и усталость настолько одолели Ребмана, что он весь покрылся потом и был близок к тому, чтобы закричать во весь голос:

– Да, я – спекулянт и торгую на черном рынке! Тогда-то и там-то я совершал свои сделки! Доказательства вы найдете под днищем моего шкафа! А теперь делайте со мной, что хотите!

Но когда он открыл рот, то услышал свой голос, обращенный к комиссару:

– Вы тоже должны всю ночь просидеть здесь, товарищ комиссар?

Комиссар не отвечает, только рукой сделал Ребману знак, чтобы тот замолчал.

И вновь какое-то время не было слышно ничего, кроме скрипа пера на бумаге.

«Здесь, как в морге, но это кладбище живых», – пронеслось в голове у Ребмана. О, как он только не молился, чего только не обещал, лишь бы выйти живым из этого страшного здания! Но долготерпению Божию тоже есть предел…

Вдруг послышался звук шагов на лестнице.

«Новую партию привели», – подумал Ребман.

В дверь постучали.

– Войдите, – прокричал комиссар.

И каково же было удивление Ребмана, когда он увидел… весь оркестр «Лубянского кафе» в полном составе, даже престарелая Марфа Ильинична была здесь. Все девятеро вошли в кабинет, и, словно сквозь сон, он услышал голос капельмейстера:

– Товарищ комиссар, мы пришли сюда ради нашего друга, – тут он указал на Ребмана, – чтобы поручиться за него. Он совершенно безопасный человек, в отношении него мы готовы взять на себя любые гарантии!