Петр II - [192]

– А, сударь! – приветствовала она его. – Здравствуй. Давненько мы с тобой не видались. Не хочешь помирать, встал-таки?

– Встал, ваше высочество, – с тяжёлым вздохом ответил старик, – встал, да, видно, не на радость.

– А что приключилось?

– Чай, изволили слышать, какая история с Васей-то разыгралась?

Елизавета кивнула головой.

– Слышала. Знаю. Молодчина твой племянник. Хорошее дело сделал, что одного из долгоруковской стаи на тот свет отправил, – с нескрываемым презрением сказала она. – Скажи ему от меня за это большое спасибо…

– Вот вы, ваше высочество, благодарность ему оказываете, а Долгорукие – так те ничего благодарственного не окажут…

– Ну ещё бы, им-то! – согласилась принцесса Елизавета и потом быстро прибавила:– С этой-то стороны не всё ладно. Долгоруких что волков, дразнить негоже…

Старик Барятинский покачал головой.

– Ох, куда негоже, – заметил задумчиво он, – не такой это народ, чтоб обиду честным образом на обидчике взыскать. Они потайным путём ходят, словно воры ночные из-за угла бьют…

– Верно, верно! – опять согласилась Елизавета.

– Заперли они Васеньку-то, – вдруг неожиданно брякнул старик.

– Как заперли?!

– Да так. В казематку. Уж и суд наряжен.

Елизавета пристально поглядела на старика, покачала головой и тоже промолвила, словно отвечая самой себе на какую-то тайную думу:

– Плохо дело, значит.

– На что хуже.

– Уж и суд наряжен, сказываешь?

– Говорят так. По всей строгости-де законов будут судить. Так-де император велел.

Елизавета вздрогнула и невольно как-то вскрикнула.

– Ложь!

Старик Барятинский подумал, что это восклицание относится к его словам, даже перекрестился.

– Богом клянусь, матушка царевна, от слова до слова правда. Вот те крест.

Елизавета опять против воли улыбнулась.

– Да я не про то, – молвила она. – Ложь – говорю, что император велел. Петруше не до того… Он умирает…

И, выговорив это страшное слово, она почувствовала, как глаза её наполнились слезами.

Иван Фёдорович вздрогнул от этих слов, как от громового удара.

– Да неужто?!

– Верно тебе сказываю…

– Господи! Вот напасть… А я-то смекал, что ваше высочество за Васька моего заступитесь… А ноне, вишь, и заступы нет.

И он хмуро поник своей седой головой и даже не видел, как Елизавета махнула рукой.

– Куда моя помога да заступа годна! – раздумчиво ответила она. – Ничего я, Иван Фёдорович, поделать не могу. Рада бы тебе всякую послугу оказать, да не в силе. Сама, того и гляди, жду, что в келью запрячут…

Глава XIV РАСПЛАТА

Известие о близкой смерти царя совсем ошеломило старика Барятинского. Эта смерть отнимала всякую надежду на спасение Василия Матвеевича, и невольные жгучие слёзы задрожали на ресницах старика, когда он подумал, как должен разочаровать племянника, надеющегося на его помощь.

– Погиб, Вася, погиб! – повторял он, пока ехал от дворца цесаревны до своей квартиры. – Ничем его не вызволишь.

Старик так растерялся, что даже решил не ехать сегодня в Сыскной приказ. Болезненная слабость появилась снова, и он улёгся в постель. Но ему не спалось. Воображение рисовало самые мрачные картины, и чем дальше бежало время, тем было хуже.

Он стал забываться только тогда, когда совсем уже наступила ночь. Но и тут ему не удалось заснуть. За дверью раздались торопливые шаги, и в спальню вбежал Сенявин.

Он был бледнее полотна, и его испуганный, растерянный вид страшно перепутал Ивана Фёдоровича.

– Что ещё случилось? – воскликнул Барятинский.

– Скверное дело, – задыхаясь, ответил Сенявин, – Михайло Долгорукий получил указ о скорейшем суде над Васей.

– Ты-то откуда это узнал?

– А я в Лефортовском дворце в карауле был… Что там творится, не приведи Господи… Царь умирает, а его Долгорукие с княжной Екатериной повенчать хотят. И, должно, повенчают: уж и попы там.

Старый Барятинский даже привскочил.

– Да ну!..

– Верно говорю. Да дело-то не в том. Надо Васю спасать. Теперь ему всякого худа ждать можно. Я подглядел, как князь Алексей Григорьич указ писал и Михайле его отдал. А тот такой радостный вышел и в Сыскной приказ ехать велел… А я за ним следом сюда. Мешкать неча, а то они, изверги, Бог знает что натворят.

– Да что ж мы сделать-то можем! – печально вздохнув, сказал Иван Фёдорович.

– Что ни на есть да сделаем, а Васю вызволим… Всё равно всем погибать придётся… Коль надо будет, силой отобьём. Ноне, кстати, моего полка солдаты дежурят. Поторапливайся-ка, князь, пойдём…

Как ни был слаб Барятинский, но надежда спасти племянника, вырвать его из рук злодеев словно укрепила его хилое тело. Он наскоро оделся, и через несколько минут бойкая лошадь, взрывая копытами снежную пыль, несла их к Кремлю.

И они чуть-чуть было не опоздали.

Когда взмыленная лошадь остановилась у входа в помещение Сыскного приказа, Сенявин, точно предчувствуя, что каждая минута промедления может стоить жизни его другу, опрометью выскочил из саней и бросился в полутёмные сени приказа, где дремало несколько преображенских солдат.

Увидя своего офицера, они вытянулись во фронт.

– Ребята! – обратился к ним Сенявин. – Слушать мою команду. Что прикажу, всё делать.

– Будьте спокойны, ваше благородие, вас не ослушаемся.

– Ну ладно. Ступай за мной.