Петр II - [23]
Тем не менее «Тестамент» был прочитан до конца. Присутствующие стали поздравлять нового императора и присягать ему. Стоявшая перед Зимним дворцом гвардия тоже присягнула императору Петру II и прокричала «Виват!». Вслед затем присутствовавшие отправились к обедне и молебну, а затем возвратились в зал, где началось заседание Верховного тайного совета. Юный Петр Алексеевич занял свое место в императорском кресле под балдахином.
21 июля Петр приехал в Верховный тайный совет и произнес заученную речь, несомненно составленную Остерманом. Ее можно понять как программу царствования. Эта речь близка по содержанию к письму Петра к своей сестре Наталье Алексеевне:
«После как Бог изволил меня в малолетстве всея России императором учинить, наивящшее мое старание будет, чтоб исполнить должность доброго императора, то есть чтоб народ, мне подданный, с богобоязненностию и правосудием управлять, чтоб бедных защищать, обиженным вспомогать, убогих и неправедно отягощенных от себя не отогнать, но веселым лицом жалобы их выслушать и по похваленному императора Веспасиана примеру никого от себя печального не отпускать».[41]
После провозглашения Петра Алексеевича императором его самого и сестру Наталью поселили во дворце Меншикова. Светлейший выделил в их распоряжение половину роскошного здания. В результате великий князь и его сестра оказались как бы в почетном заточении: никому не дано было общаться с императором без присутствия самого князя либо членов его семьи. Изоляцией Петра и Натальи Меншиков пытался устранить возможность неугодного ему влияния.
О том, что предусмотренная Меншиковым изоляция была необходима, явствует из эпизода, запечатленного Маньяном: сын Меншикова, однолеток с царем, «играя с ним, как-то однажды сказал государю, что он сам господин своего желания и никто не может его теперь принудить заниматься тем, к чему у него нет охоты». Слова эти стали известны Меншикову, и он наградил сына тумаками и заточением в кордегардию.[42]
Возросшее влияние Меншикова сразу же после оглашения «Тестамента» отметили многие дипломаты. Барон Мардефельд писал 24 и 26 мая 1727 года: «Могущество Меншикова невообразимо возросло в несколько дней. Он вполне овладел душой и личностью молодого императора, который окружен лишь креатурой Меншикова, и для предохранения его от влияния других лиц он живет в доме Меншикова. Князь уступил императору половину дворца и домик в саду… Одним словом, все, что пожелают князь Меншиков и барон Остерман, могло считаться уже исполненным, и правительственный совет, по всем вероятиям, в скором времени сделается только пустым украшением. Этим, однако, князь вызовет одни лишь несогласия и повлечет на себя неугасимую ненависть. Вчера он велел объявить себя генералиссимусом; легко разуметь, какие от этого произойдут столкновения между ним и герцогом Голштинским».[43] (Герцог сам претендовал на этот чин.)
Церемония пожалования Меншикову чина генералиссимуса была разыграна по заранее составленному сценарию и отвечала вкусам светлейшего. 24 мая Петр II вошел в апартаменты Меншикова и, по словам саксонского дипломата Лефорта, заявил: «Я уничтожил фельдмаршала!»
«Эти слова, — продолжал Лефорт, — привели всех в недоумение, но, чтобы положить конец всем сомнениям, он показал бумагу князю Меншикову, подписанную его рукой, где он назначал Меншикова своим генералиссимусом».
Лефорт тоже отмечал возросшее могущество князя: «Здесь никогда не боялись и не слушались так покойного царя, как теперь Меншикова, все преклоняются перед ним, все подчиняются его приказаниям и горе тому, кто его ослушается». В очередном донесении Лефорт писал: «Меншиков продолжает сажать в темницу не только тех, которые совершили какое-нибудь государственное преступление, но и всех тех, которые находят что-нибудь сказать против его верховной власти. Такие насилия возбуждают неудовольствия, правда, что его все очень боятся, но зато и ненавидят».
Против усиления могущества светлейшего князя роптали не только светские вельможи, но и духовные иерархи. Едва ли не самый влиятельный из них, Феофан Прокопович, человек осторожный и ловкий, все же однажды осудил всесилие Меншикова: «Государыня императрица благоволила немного ошибаться в том, что светлейшего князя изволила допустить до всего, за что все на него негодуют, так что и ее величеству не очень приятно, что она то изволила сделать… А ныне многие негодуют, особенно за светлейшего князя, что ее величество изволила ему вручить весь дом свой, и Бог знает что будет далее». Министр иностранных дел Франции в письме своему представителю в России писал 2 сентября 1727 года, то есть накануне падения Меншикова: «Всеобщее недовольство русских неограниченной властью князя Меншикова недавно только обнаружилось».
