Петр II - [113]

По несколько дней после погребения приуготовляли торжественное восшествие новой государыни в столишный город, со звоном, с пушешною пальбою. В назначенный день поехала и я посмотреть ея встречи, для того полюбопытствовала, что я ее не знала отроду в лицо, не зная, кто она. Во дворце в одной отхожей комнате я сидела, где всю церемонию видела: она шла мимо тех окон, под которыми я была и тут последний раз видела, как мой жених командовал гвардиею; он был маеор, отдавал ей честь на лошади. Подумайте, каково мне глядеть на сие позорище. И с того времени в жизни своей я ее не видала: престрашнова была взору, отвратное лицо имела, так была велика, когда между кавалеров идет, всех головою выше, и черезвычайно толста. Как я поехала домой, надобно было ехать через все полки, которые в строю были собраны; я поспешила домой, еще не разпущены были. Боже мой! Я тогда свету не видела и не знала от стыда, куда меня везут и где я; одни кричат: «Отца нашева невеста», подбегают ко мне: «Матушка наша, лишились мы своего государя»; иные кричат: «Прошло ваше время теперь, не старая пора». Принуждена была все это вытерпеть, рада была, что доехала до двора своево; вынес Бог из такова содому.

Как скоро вступила в самодержавство, так и стала искоренять нашу фамилию. Не так бы злобна была на нас, да фаворит ее, которой был безотлучно при ней, он старался наш род истребить, чтоб ево на свете не было, по той злобе: когда ее выбирали на престол, то между протчими пунктами написано было, чтоб оного фаворита, которой при ней был камергером, в наше государство не ввозить, потому, что она жила в своем владении, хотя она и наша принцесса, да была выдана замуж, овдовевши, жила в своем владении, а оставить ево в своем доме, чтоб он у нас ни в каких делах не был, к чему она и подписывалась; однако злодейство многих недоброжелателей своему отечеству все пункты переменило. И дали ей во всем волю, и всенародное желание уничтожили, а ево к ней по прежнему допустили. Как он усилился, побрав к себе знатные чины, первое возымел дело с нами и искал, какими бы мерами нас истребить из числа живущих. Так публишно говорил: «Да, из той фамилии не оставлю». Што он не напрасно говорил, то и в дело произвел. Как он уже взошел на великую степень, он не мог уже на нас спокойными глазами глядеть, он нас боялся и стыдился: он знал нашу фамилию, за сколько лет рождение князьями имели, свое владение, скольким коронам заслужили все предки. Наш род любили за верную службу ко отечеству, живота своего не щадили, сколько на войнах головы своей положили; за такие их знатные службы были от других отмены, награждены великими чинами, кавалериями; и в чужих государствах многие спокойствии делали, где имя их славно. А он был самой подлой человек, а дошел до такого Беликова градуса, одним словом сказать, только одной короны недоставало, уже все в руку ево целовали, и что хотел, то и делал, уже титуловали ево «ваше высочество». А он ни что иное был, как башмашник, на дядю моево сапоги шил, сказывают, мастер привеликий был; да красота ево до такой великой степени довела. Бывши в таких высоких мыслях, думал, что не удастца ему до конца привести свое намерение: он не истребит знатные роды. Так и зделал: не токмо нашу фамилию, но другую такую ж знатную фамилию сокрушил, разорил и в ссылки сослал. Уже все ему было покорено, однако о том буду молчать, чтоб не прейтить пределов. Я намерена свою беду писать, а не чужие пороки обличать.

Не знал он, с чего начать, чтоб нас сослать. Первое — всех стал к себе призывать из тех же людей, которые нам прежде друзья были, ласкал их, выспрашивал, как мы жили и не сделали ли кому обиды, не брали ли взятков. Нет, нихто ничево не сказал. Он этим недоволен был. Велел указом объевить, чтоб всякой без опасности подавал самой государыне челобитные, ежели ково чем обидели, — и тово удовольствия не получил. А между тем всякие вести ко мне в уши приходят; иной скажет: «В ссылку сошлют»; иной скажет: «Чины и кавалерии отберут». Подумайте, каково мне тогда было! Будучи в 16 лет, ни от ково руку помощи не иметь и не с кем о себе посоветовать, а надобно и дом, и долг, и честь сохранить, и верность не уничтожить. Великая любовь к нему весь страх изгонит из сердца, а иногда нежность воспитания и природа в такую горесть приведет, что все члены онемеют от несносной тоски. Куда какое это злое время было! Мне кажетца, при антихристе не тошнее тово будет. Кажетца, в те дни и солнце не светило. Кровь вся закипит, когда вспомню, какая это подлая душа, какие столбы поколебала, до основания разорил, и доднесь не можем исправитца. Что же до меня касаетца, в сдешнем свете на веки пропала.

И так мое жалкое состояние продолжалось по апрель месяц. Только и отраду мне было, когда ево вижу; поплачем вместе, и так домой поедет. Куда уже все весельи пошли, ниже сходство было, что это жених к невесте ездит. Что же, между тем, какие домашние были огорчены! Боже, дай мне все то забыть! Наконец, надобно уже наш несщасливый брак окончать; хотя как ни откладывали день ото дня, но, видя мое непременнее намерение, принуждены согласитца. Брат тогда был болен большой, а меньшой, который меня очень любил, жил в другом доме по той притчине, что он тогда не лежал еще оспою, а большой брат был оспою болен. Ближние сродники все отступились, дальние и пуще не имели резону, бабка родная умерла, и так я осталась без призрения. Сам Бог меня давал замуж, больше никто. Не можно всех тех беспорядков описать, что со мною тогда было. Уже день назначили свадьбе: некому проводить, никто из родных не едет, да никому и звать. Господь сам умилосердил сердца двух старушек, моих свойственных, которые меня провожали, а то принуждена бы с рабою ехать, а ехать надобно было в село 15 верст от города, там наша свадьба была. В евтом селе они всегда летом живали. Место очень веселое и устроенное, палаты каменные, пруды великие, аранжереи и церковь. В палатах после смерти государевой отец ево со всею фамилиею там жил. Фамилия их была немалая; я все презря, на весь страх: свекор был и свекровь, три брата, кроме моево мужа, и три сестры. Ведь надобно бы о том подумать, что я всем меньшая и всем должна угождать; во всем положилась на волю Божию; знать, судьба мне так определила. Вот уже как я стала прощатца с братом и со всеми домашними, кажетца бы и варвар сжалился, видя мои слезы; кажетца, и стены дома отца моево помогали мне плакать. Брат и домашние так много плакали, что из глаз меня со слезами отпустили. Какая это разница — свадьба с сговором; там все кричали: «Ах, как она сщаслива», а тут провожают и все плачут; знать, что я всем жалка была. Боже мой, какая перемена! Как я выехала из отцовскова дому, с тех пор целой век странствовала. Привезли меня в дом свекров, как невольницу, вся расплакана, свету не вижу перед собою. Подумайте, и с добрым порятком замуж итти надобно подумать последняя щастия, не токмо в таковом состоянии, как я шла. Я приехала в одной карете, да две вдовы со мною сидят, а у них все родные приглашены, дядья, тетки, и пуще мне стало горько. Привезли меня как самую бедненькую сироту; принуждена все сносить. Тут нас в церкве венчали. По окончании свадебной церемонии провожатые меня оставили, поехали домой. И так наш брак был плачу больше достоин, а не веселию. На третий день, по обыкновению, я стала сбиратца с визитами ехать по ближним ево сродникам и рекомендовать себя в их милость. Всегда можно было из тово села ехать в город после обеда, домой ночевать приезжали. Вместо визитов, сверх чаяния моево, мне сказывают, приехал-де секретарь из Сенату; свекор мой должен был ево принять; он ему объявляет: указом велено де вам ехать в дальние деревни и там жить до указу. Ох, как мне эти слова не полюбились; однако я креплюсь, не плачу, а уговариваю свекра и мужа: как можно без вины и без суда сослать? Я им представляю: «Поезжайте сами к государыне, оправдайтесь». Свекор, глядя на меня, удивляетца моему младоумию и смелости. Нет, я не хотела свадебной церемонен пропустить, не разсудя, что уже беда; подбила мужа, уговорила ево ехать с визитом. Поехали к дяде родному, которой нас с тем встретил: «Был ли у вас сенацкой секретарь; у меня был, и велено мне ехать в дальние деревни жить до указу». Вот тут и другие дядья съехались, все то же сказывают. Нет, нет, я вижу, что на это дело нету починки; это мне свадебные конфекты. Скорее домой поехали, и с тех пор мы друг друга не видали, и никто ни с кем не прощались, не дали время.