Петр II - [103]

Сентября 9 я долго беседовал с князем-фаворитом. В сильных выражениях говорил я ему против всего того, что англичане могли бы затеять во вред нашего союза, и склонил его к тому, что он обещал мне убедить государя твердо держаться условий, не внимая никаким противным предложениям. После сего я долго уговаривал его о продолжении дружбы с бароном Остерманом, доказывая, что ежели они будут жить согласно между собой, то тем лучше могут служить государю и тем сильнее могут противиться своим врагам. Он мне обещал это.

Немедленно после сего я стал говорить ему о нашем возвращении в Петербург, а он сказал, что уже два раза заговаривал о том государю, и надеется, что к зиме мы отправимся туда. Но между тем, однако же, он в этом не уверен, потому что пока еще можно будет охотиться, то настоятельно говорить нельзя, а как скоро придет время, он всячески будет стараться об отъезде при первом выпавшем снеге.

По окончании сей политической беседы он дал мне знаки ордена Св. Александра, чтобы я мог надеть их завтра на праздник сего святого, не надевая уже ордена Св. Андрея, как то делает сам царь и все кавалеры Андреевские, кои вместе с тем и Александровские, точно так как во Франции все кавалеры ордена Св. Духа суть кавалеры и ордена Св. Михаила.

Сентября 10 все кавалеры Андреевские были приглашены во дворец, и по окончании обедни мы обедали с Его величеством, заняв места по старшинству.

Сентября 16, именины принцессы Елисаветы. Ее Высочество пригласила нас в свой дворец в 4 часа пополудни на ужин и на танцы. Царь приехал не прежде, как к самому ужину, и едва только он кончился, то уехал, не дожидаясь бала, который я открыл с великой княжной. Никогда еще не показывал он так явно своего отвращения к принцессе, что очень ей было досадно, но она, как будто не заметив сего, показывала веселый вид всю ночь. На этом бале потерял я перстень в 2000 ефимков, но его нашли на другой день, подметая комнаты.

Через два дня после сего царь отправился опять на охоту за город и пробыл там пять недель. Министры последовали его примеру, и таким образом в Москве остались только великая княжна и иностранные министры. Октября 14 царь возвратился в Москву.

Октября 17 Его величество получил от короля Польского орден Белого орла, который возложил на него граф Вратиславский.

В это же время я узнал, что граф Вратиславский старается женить царя и выдать замуж великую княжну. Императору и герцогу Бланкенбургскому хотелось сделать мену с Россией, женя царя на дочери герцога Брауншвейг-Бевернского, а старшего сына сего герцога на великой княжне. Но едва только граф заговорил о том, то получил отказ, потому что 1) герцогиня Бевернская была сестрой матери царской, и следовательно, дети ее были двоюродными Его величеству, поэтому брак сей не мог состояться как совершенно противный русской церкви, запрещающей бракосочетание между близкими родственниками; 2) потому что не хотели русскую великую княжну выдать за принца младшего; 3) потому что царь не имел еще ни малейшего желания вступать в брак, а болезнь великой княжны не дозволяла вступать в переговоры о ее бракосочетании до тех пор, пока она не выздоровеет от своей тяжкой болезни.

Вместе с сим граф Вратиславский, вследствие повеления, полученного им от своего двора, предлагал также о бракосочетании принцессы Елисаветы с маркграфом Бранденбург-Барейтским. Он говорил о том с Остерманом, который одобрил это и обещал узнать от фаворита, можно ли будет надеяться на успех.

Октября 23 день рождения государя праздновали с величайшей пышностью.

Октября 25 я представил царю две борзые собаки, кои нарочно выписал из Англии, и Его величество так был доволен, как будто я подарил ему целую область. В тот же вечер он поехал опять за город, сказав, что воротится не прежде, как выпадет первый снег.

В ноябре болезнь великой княжны дошла до того, что и сами врачи признались в невозможности ее исцеления. Вследствие сего отправили к царю курьера, и он приехал в Москву 18-го числа.

Ноября 19 врачи предписали великой княжне пить женское молоко как единственное средство, которое может спасти ее и которое предлагал я с лишком за четыре месяца до того.

Ноября 21 умер великий адмирал Апраксин, и чин этот был упразднен. Это был хороший человек, совсем не враг иностранцам, чрезвычайно храбр, с большими познаниями. Он оставил большое состояние, из которого небольшую только часть отказал своей родне, а все остальное велел раздать своим друзьям и служителям, но большую часть завещал царю.

Новое лекарство, предписанное великой княжне подействовало хорошо, и ей сделалось было легче, но 28-го числа она дошла до того, что впала в беспамятство, и некоторое время считали ее уже умершей, потому что она вся похолодела, и врачи отчаялись совсем за ее жизнь.

Ноября 30 долго беседовал я с фаворитом и сильно настаивал на возвращении нашем в Петербург, представляя ему, как это полезно не только для царской службы, но и для него собственно, потому что удалит Его величество от старых русских, которые ежедневно старались отвратить от него царя, а как скоро этих господ при нем не будет, он получит полную власть над царем. Я прибавил к этому, что кончина великой княжны, которая нам угрожает, была бы самым благовидным предлогом уехать из Москвы, где Его величество лишился той, которую он любил так нежно. Мне удалось убедить его, и он уверил меня, что употребит все возможное, чтобы склонить на то царя, но как все русские противятся этому переезду, и того не желает его отец, то он просил не говорить о том никому.