Петля - [31]

Я обернулась и бросила взгляд на дверь.

— Она заперта, — сказал он насмешливо и сложил руки на груди, — ты поняла, почему с тобой происходило все это? Вынесла какой-то урок или продолжим занятия, Александра?

Говорит, как с укусившей хозяина собакой. Меня передернуло от этого назидательного тона. Теперь я уже не сомневалась, что для меня устроили очередной спектакль. Чертов кукловод придумал тысячи сценариев, по которым он будет ломать меня под свои законы и правила.

— Я уже говорила, что не боюсь вас. Могу повторить.

Он усмехнулся, и мне стало не по себе. Ничего хорошего эта усмешка мне не сулила. Я одна, в кабинете своего врага, и понятия не имею, что он придумал для меня на этот раз. Если я закричу, сюда никто не придет. Не осмелятся, даже если он меня здесь на куски резать будет.

— Подойди ко мне, я сказал, — он продолжал смотреть мне в глаза, и я почувствовала, как мною снова овладевает паника, но я не хотела, чтобы он понял, какой ужас внушает мне, и я сделала несколько шагов к нему.

Воронов резко встал, и теперь я снова почувствовала, насколько он мощный, огромный по сравнению со мной. Андрей вышел из-за стола, оперся о столешницу, скрестив руки на груди и расставив длинные ноги. Я чувствовала, как от него приятно пахнет парфюмом "Giоrgiо Аrmаni Вlасk Соdе" и сигаретным дымом. Аромат проникал в мое сознание, будоражил. Действовал как мощный афродизиак. Вспомнила, как Воронов сжал мне горло и вдавил в кресло несколько дней назад, а я задохнулась не от нехватки кислорода, а от его близости и ощущения горячих пальцев на своей коже. Это было ненормально, до дрожи, невероятно остро. Мои ощущения меня пугали и заставляли сильно нервничать. Неужели у меня развивается Стокгольмский синдром?

Я подняла голову и, решительно вздернув подбородок, посмотрела на него. На секунду захотелось зажмуриться, успела забыть, насколько он красив вблизи, насколько идеальны черты его аристократического лица.

Ни одного изъяна. Сердце вдруг забилось быстрее. Мной опять овладело странное волнение от его близости, участилось дыхание. Я не понимала, почему испытываю эти противоречивые эмоции. Никогда раньше я не чувствовала ничего подобного. Есть четкие рамки — либо ты ненавидишь человека, либо он тебе нравится. А мне нравился тот, кого я ненавидела и боялась.

— За свои поступки нужно отвечать, — сказал Воронов, а у меня внутри все похолодело. Мне было страшно, и в то же время меня завораживал его взгляд и животная энергия. Власть, которая порабощала. Я никогда не встречала мужчину настолько сильного, кроме отца… и сейчас словно попадала под его влияние, ощутимое на физическом уровне. А воспоминания о прикосновениях горячих мужских пальцев заставили напрячься. В его обсидиановых глазах тогда появился странный блеск. Те самые всполохи пламени подо льдом. От них стало так горячо, что я ощутила тяжесть внизу живота.

Сейчас, стоя совсем рядом, глядя на его сильную шею в распахнутом вороте темно-бордовой рубашки, руки, сложенные на груди, дорогие часы на запястье и обручальное кольцо… я вдруг поняла, что его тогда вывело из равновесия — то, что я сказала о его жене. А мне плевать. Если я смогла сделать ему больно — это уже моя победа. Выхлестнула ледяную глыбу на эмоции, и пусть не пугает меня. Я не безропотная овца, пусть мне и страшно до лихорадки.

— Итак, Александра, молчание — знак согласия. Я хочу, чтобы ты поняла — больше никто не станет терпеть твои выходки. Ты — заложница, и я решаю, как с тобой поступить, если мне не понравится, как ты дышишь или смотришь на меня.

— И вы решили сделать из меня наркоманку, потому что вам не понравилось, как я с вами разговариваю?

— Верно. Именно поэтому. Однако ПОКА из тебя никто не сделал зависимую, но это вполне реально — стоит мне решить, что это отвечает моим интересам. Теперь я хочу, чтоб ты усвоила некоторые правила пребывания в этом доме. От них будет зависеть и твоя жизнь, и твое положение здесь.

— Мне потом экзамен сдать на знание свода законов в графском имении?

Он проигнорировал мой тон. Уже в который раз я замечала, что ему наплевать на мою заносчивость. Я как будто колю камень и ломаюсь сама.

— Надо будет — сдашь, еще и практическую часть отработаешь, — ответил он и обвел меня взглядом, от которого мне захотелось еще плотнее обхватить себя руками.

— Запоминай, Александра. У тебя с памятью все хорошо?

— Не жаловалась до сегодняшнего дня. Если только та дрянь, что мне кололи, не изменила что-либо в моих мозгах.

— ЭТА дрянь не изменила, но есть тысячи других способов превратить тебя в растение. Покорное, милое, комнатное растение. Так вот, это означает — ты не пытаешься связаться с Ахмедом. Любое приближение к телефону равносильно побегу, и тебя сурово накажут. Только на этот раз ты будешь сидеть в подвале, обколотая героином. Три укола, этого достаточно. Попытка выйти за периметр без моего приказа и без сопровождения — тоже самое. Не зли меня, Александра, ты плохо знаешь, с кем связываешься. Не вынуждай меня калечить тебя, калечить твою жизнь и применять к тебе те методы, которые применяет твой отец — например, отрезать тебе язык. Кем ты станешь без языка и без голоса, Лекса?