Петля - [25]

"Милый, я еду в магазин, забрать платье вместе с Кариной. Ты можешь присоединиться к нам — мы вначале заскочим перекусить в "Рандеву". И твой телефон выключен".

Лена"

Я повертела записку в руках. На обратной стороне прочла название магазина и дату… Странно — почти трехлетней давности. Здесь явно тщательно убирают, тогда почему не выкинули этот мусор? Я положила записку обратно и подошла к постели. На тумбочке стоял небольшой портрет в серебристой рамке, взяла его в руки и на секунду замерла. На нем Воронов обнимал светловолосую женщину, он улыбался, и она тоже. Странно, никогда бы не подумала, что такие, как он, умеют улыбаться.

Повернула портрет обратной стороной и прочла аккуратно выведенную строчку: "Минуты счастья. Никогда не думала, что буду настолько счастлива с тобой".

Я поставила портрет обратно на тумбочку. Значит, это и есть его жена, которая погибла три года назад, а это по всей видимости их общая спальня, в которой он теперь не остается на ночь. Или комната-музей. Бывает, люди создают себе подобие склепа, чтобы вечно там скорбеть и окунаться в прошлое.

Я снова бросила взгляд на женщину — красивая. Очень утонченная, ухоженная. На фото Воронов крепко обнимал ее за талию… Так странно… словно там он совершенно другой. Не тот, которого я видела, его взгляд — он какой-то теплый, мягкий. В нем светится любовь… Я не уверена, что точно поняла эту эмоцию. Отец всегда говорил, что любви не существует. Есть любовь к детям и к семье. Все остальное — бред идиотов. Люди вообще помешаны на этом никому не нужном чувстве. Я никогда не задумывалась о значении этого слова по отношению к мужчине или парню… скорее, я могла понять любовь к музыке. Но почему-то, глядя на фото в рамке, я вдруг поняла, что это именно оно. Какая-то невидимая связь между ними, больше чем просто дружба, привязанность. Их улыбки, у женщины такая радость в глазах, а Воронов… он явно счастлив.

Что их связывало? В нашем мире браки политиков всегда заключались по расчету, но их отношения не походили на сухое общение отдаленных друг от друга супругов. Ее записка ему, и то, что он хранит ее до сих пор. Рядом стоял портрет девочки лет шестнадцати. Похожа на них обоих. На него больше. Глаза такие же карие, огромные. Интересно, если бы его дочь вот так выкрали? Если бы над ней издевались, как надо мной, чтобы он делал?

Внутри опять поднялась волна яростной ненависти. Мне ужасно захотелось домой. Именно в эту секунду.

Я снова прошлась по комнате и на тумбочке обнаружила бутылку виски с бокалом, пачку сигарет и зажигалку.

"— Гля-я-я-янь, нихрена себе. Кто-то дом Баранова поджег. Кандидата в депутаты. Полыхает все.

— И что? Сгорел кто?".

А если дом Воронова загорится, об этом передадут в новостях? Если отец увидит, он сможет понять, где я.

Я взяла бутылку в руки, спрятала зажигалку за пазуху. А вот теперь мы поиграем по моим правилам. Всем здесь будет весело.

ГЛАВА 8

Слава (Изгой)

Открыл глаза, всматриваясь в очертания знакомых предметов, и потянулся правой рукой к будильнику. Даже не глядя на него мог точно сказать, что на часах ровно пять утра. Каждый раз заводил, и еще ни разу не пришлось проснуться именно от его звонка — на протяжении многих лет я просыпался в одно и то же время. Словно внутри — свой часовой механизм, который никогда не дает сбоев. Душ, стакан воды, упражнения и пробежка. Как четкий алгоритм или ритуал, без которого не проходил ни один день. Когда-то муштрой все это считал, ненавидел и клялся, что выберусь. Добился своего, только до сих пор, когда бегу через лес, между лопатками жжение чувствую — именно в это место прикладом получали те, кто отставал во время марша-броска. Тогда же и имя свое второе получил — Изгой. Одним его дают при крещении, мне же его подарили, когда чуть не подох в лесу от потери крови. Никого к себе не подпускал, выл, как собака, от боли, но приблизиться не давал. Сказал, что сам оклемаюсь, если нет — значит, так тому и быть. Они ушли, и правильно сделали, я бы на их месте даже не приблизился. Когда твое единственное задание — выжить, все свое благородство и сочувствие нужно засунуть куда подальше.

С того времени много воды утекло, а привычка осталась, словно срослись мы с ней. И позже я понял, почему не могу уже иначе. Потому что смог выжить тогда благодаря этой жесткой дисциплине и самоконтролю. А еще я научился быть незаметным. Маленький неприметный домик за городом, одежда неярких тонов, покупки в разных магазинах, чтобы ни в одном из них не стать постоянным клиентом. Минимум вещей, чтобы в любой момент можно было их собрать и сорваться с места. Никаких фото, кредитных карт и банковских счетов. При себе всегда наличка на первое время и пакет документов с новым именем и фамилией.

Даже когда Граф нашел меня, в моем жизненном укладе ничего не изменилось. Я не переехал в шикарные апартаменты, не сменил толстовку на костюм от Армани и не передвигался в сопровождении охраны. Охрана — это вообще бесполезная опция. Так, разве что ради статуса. Ни один телохранитель не сможет тебя защитить, если за твое убийство заплатили настоящему профи. Я не знаю, сколько таких вот, уверенных в своей неприкосновенности, погибли от пули из моей винтовки. Не считал… вернее, перестал. В любом задании интереснее всего была подготовка — когда ты на какой-то период времени словно живешь чужой жизнью. Проживаешь ее вместе с тем, кому всадишь пулю в лоб или затылок. Изучаешь привычки, распорядок дня, маршруты, продумываешь самое удобное место, с которого легко скрыться и остаться незамеченным. А дальше — все уныло и неинтересно. Каждый раз одно и то же. Выстрел, паника, страх, удивление в глазах, растерянная охрана, которая мельтешит возле своего уже бывшего работодателя, задирая головы вверх, вертя ими по сторонам и размахивая пистолетами. Скучно, господа, вы на удивление предсказуемы…