Петля невозможного - [26]

На застывшей телекартинке виднелась тетя Соня с разинутым ртом и «оседлавший» ее Петров.

– Что еще за диво? – изумился Велес, появившийся в избе последним. – Раньше с испугу подобным не занимались. Ну, времена…

– Четвертый раз досматриваем, – криво усмехнулся Стрибог. – Тетку эту завтра к начальству вызывают. По вашей, между прочим, милости.

– Плохо, – сказал Возень. – Могу себе представить, что она наболтает.

– Жалко, – осмелился подать голос Бубенцов.

– Чего? – недоуменно воззрился на него всеми головами Троян.

– Да тетю Соню, – пояснил Серега. – Она вообще-то ничего. Вредная немного, но в общем – справедливая. И не жадная совсем, не то что этот… тройное П.

– Вот еще забота, – недовольно пробурчал Троян.

– Может, того… молнией шваркнуть, – неуверенно предложил Перун. – За пожаром об этакой-то мелочи все позабудут.

Серега дернулся, но вмешаться не успел.

– Эх, голова твоя серебряная, – усмехнулся Радогощ и слегка дернул Перуна за длинный золотой ус. – Не знаешь ты человеков нонешних. Да они чтоб за аморальщину кого прижучить – душу отдадут и на пожар не глянут. Вот так-то.

– Что-то я не пойму, из-за чего сыр-бор, – вмешался в разговор Ярило. – Ну влез мужик на бабу. И что с того? Покуда жизнь существует ни в первый и ни в последний раз то происходит.

– Так он же не для того на нее взобрался, – с усмешкой пояснил Стрибог. – Да еще ее и виноватит.

– Как не для того?! Ах, зараза! – взвился Ярило. – Чтоб его злокоманка скрутила! Чтоб его дрожуха[1] затрясла! Мало того, что урод, так еще и подлую душонку имеет!

– Уймись, – веско обронил Триглав, – коли хочешь, можешь им заняться, да только так, чтобы ни шепотка потом, ни шороха.

– А можно мне? – робко мяукнул Боюн. – Сделаю все в лучшем виде.

Троян переглянулся со Стрибогом, подумал и утвердительно кивнул одной из голов. Помолчали.

– Выпустили-то тебя давно? – смиренно спросил Велес у Трояна.

– Давно, недавно, – нахмурил брови Триглав. – Повезло еще. Изловили эти ироды настоящего кавказца – только тогда от меня отвязались.

– Где ж они в Волопаевске его откопали? – подивился Велес.

– Про то не ведаю, – пожал плечами Троян. – Кричал он, что всю жизнь в этом городе проживает, а они ответствовали, что и ответ ему держать теперь за все годы сразу.

– А и в самом деле, откуда в Волопаевске кавказцу взяться, тем более местному? – удивился Ярило. – Из-за баб все. Эти, скажу я вам, бабы хуже чем…

Грохнуло что-то и прямо из воздуха материализовалась… ага, она самая… женщина. Шваркнула Ярилу ладошкой по темечку, аж гул пошел по комнате.

– Что вы, матушка? – заныл бог любви. – Я ж не про вас, я ж вообще… так сказать, про род человеческий.

– А ты баб не трожь! – рявкнула гром-баба, седовласая, с большим картофельным носом и узловатыми, в мозолях руками. – Без нас и вас не было бы. Родил бы ты хоть раз, прочувствовал, может, тогда кочерыжку свою меньше в ход пускал.

Но тут она увидела Серегу и всплеснула руками:

– Батюшки! Тощий-то какой, бедняжечка. Ничего, мы тебя откормим, мы о тебе позаботимся.

– А вы, собственно кто? – окончательно решив ничему не удивляться, спросил Бубенцов.

– Я? Я, милок, Макошь – мать всего сущего, и этих вот остолопов тож.

– Ну, мамаша! – разом вздохнули боги, окромя, конечно Рода.

Тот, как сидел, так и остался сидеть каменным идолом. Разглядев, наконец, супруга, Макошь укоризненно покачала головой:

– И ты здесь! Связался на старости лет с детишками. Нет, чтоб повлиять на них. Мать день и ночь крутится, с ног уже сбилась, а помощи ни от кого не дождешься, – пожаловалась она почему-то Сереге. – Галактика МХ-112 вот-вот с Магеллановым облаком столкнется, а они прохлаждаются! Я что, по-вашему, одна должна за Вселенной приглядывать, надрываться? А? Ну уж дудки! Нечего было миры лепить, коль в небесной механике ни гу-гу. Вот и хаос отсюда вселенский, энтропия эта, стерва, нос везде сует, палки в колеса ставит. Одним словом – бардак, а не Мироздание.

– Матушка, опомнитесь, – встал на защиту отца Троян. – Мы уж давно небесами не заправляем. Все этот выскочка заграбастал со своим незаконнорожденным.

– Да? – ошалело уставилась на него Макошь. – Так на кой ляд я до сих пор туманности метлой разгребаю да Черные дыры алебастрой замазываю?

– Да я вам каждый день о том талдычу! Кто ж виноват, что у вас склероз?

– Ты как это с матерью разговариваешь, негодник? Уж помолчал бы лучше. Кто давеча проснулся да спрашивает: «Как там Вещий Олег поживает»? А как он может поживать, когда его почитай уж тыщу с лишним годков назад змеюка укусила.

– А, – подал голос Бубенцов, – слыхал я эту историю. Только вот в толк взять не могу, каким же он был вещим, когда к кудесникам обращался, чтобы узнать от чего помрет?

– Что верно, то верно, – кивнул Возень. – Его Вещим прозвали, когда он отказался вкусить отравленные греками приношения. Только ведь князья сами никогда первыми яства не пробовали, особливо поднесенные чужаками. Так что…

– А ну – цыц! – низкий рявкающий бас разом прервал споры.

Все с ужасом и удивлением уставились на Рода. Первой опомнилась Макошь:

– Батюшка! Родной ты наш! Неужто заговорил? Что же ты молчал все это время? Сколько я слезонек-то пролила…