Петька - [13]

Петька подхватил тарелку и пошёл во двор.

Мимоходом он глянул в зеркало и обомлел: синие разводы были на своих местах, только стали чуть бледнее. «Всё ясно, — подумал Петька. — Это не грязь. Это тепловой удар. Что теперь делать? Кажется, надо лечь и задрать ноги выше головы. Мама так говорила. Нет, ноги — это когда устанешь, и не мама это говорила, а папа. А когда тепловой удар, надо мокрую тряпку на лоб. Но ведь у меня должна болеть голова, а она не болит. Или болит?»

— Ты что, Петя, тарелку не несёшь? — раздалось за спиной.

Петька повернулся и молча показал тёте Ксении лицо.

— Не отмывается, — сказал он слабым голосом. — Наверное, я посинел от ужасного солнечного перегрева.

— От этого не синеют, а краснеют. Голова болит? — встревожилась тётка. — Вася, пойди сюда скорее! Что это с ним такое?

Дядька Василий сразу появился в дверях, крепко взял Петьку за плечи и повернул к окну. Солнце ударило в лицо, Петька зажмурился и почувствовал, как дядька чем-то мокрым и жёстким трёт ему щёки.

— Ясно, — услышал он дядькин весёлый голос. — Это на него что-то слиняло. Признавайся, племянничек.

«Нюськины трусы, — ужаснулся про себя Петька. — Надо же было мне, дураку, вытираться ими, мокрыми, по дороге».

— Я пойду ещё помоюсь, — сказал он, не открывая глаз, чтобы не видеть дядькиного весёлого лица. — Я второе сам возьму. А вы идите, а то опоздаете.

— Идём, — ответил дядька. — Второе в чугунке. Будешь мыться — попробуй одеколоном.

Ватку намочи и потри лицо. Сильно не мочи: глаза щипать будет и кожу жечь. Одеколон у меня на столе стоит. Только тёткины духи не трогай. А посуду за собой всё-таки вымой, утром-то, наверное, забыл?

— Вымою, — буркнул Петька.

* * *

Одеколон легко отмыл кожу, и настроение у Петьки стало таким хорошим, что даже предстоящее мытьё посуды не могло его испортить. После еды он кружкой налил в тарелку из ведра холодной воды, поболтал и выплеснул на землю. Тарелка чище не стала. Петька снова налил воды, поболтал подольше. Не помогло. Петька подобрал щепку посвежее и повозил ею по тарелке. Помогло, но мало. Дома Петька мыл посуду только один раз, когда папа вспомнил, что детям необходимо трудовое воспитание. Он обычно вспоминал об этом, когда у него было плохое настроение. Папа бывал тогда очень деловым и непримиримым. Но во-первых, дома из крана текла горячая вода, во-вторых, справа и слева от Петьки стояли наготове бабушка и мама (папа нервно курил в комнате), в-третьих, не отмывать по-настоящему нужно было, а только делать вид, что моешь. Петька тогда громко ревел, чтобы папа в комнате слышал и переживал. И мама с бабушкой тоже.

Здесь ничего этого не было. А отмыть надо было как следует. Петька возил и возил щепкой, тарелка ездила по скамье и вдруг свалилась с неё, выплеснув грязную воду Петьке на ноги. В сандалиях сразу стало скользко и противно. Петька скинул их и поднял тарелку. Она была вся в песке, наверное, потому и не разбилась, что упала на песочную кучу. Петька поставил её на скамейку и пошёл за тапочками, но подумал, что из-за тапочек придётся лезть в чемодан, мыть ноги, — и махнул рукой. Счищая щепкой песок с тарелки, Петька вдруг увидел, что под ним почти чисто. Он насыпал песка побольше, в тарелке стало сухо, и теперь её можно было оттирать уже рукой. Грязный песок Петька выбросил, подсыпал чистого, плеснул воды из ведра, и тарелка засияла как новая, отражая солнце прямо в глаза.

«Изобретение! Изобретатель — я, — гордо подумал Петька. — Помыть ещё что-нибудь, что ли, проверить изобретение? «Внедрить» его, как говорит папа. А куда внедрить, всё ведь чистое? Ага, в эту кастрюлю».

Через десять минут кастрюля была чистой. Она, конечно, не сияла, как тарелка, но тоже радовала глаз. Правда, руки стали темноватые и жирные, и их пришлось долго отмывать мылом, но это были пустяки по сравнению с изобретением.

«Вечером тётку удивлю, — решил Петька. — Каждый день по изобретению: вчера — картошку верёвкой таскать, сегодня — посуду песком мыть. Что бы мне такое на завтра изобрести?» Больше, однако, ничего не изобреталось, и Петька пошёл к Борьке. С чистыми руками лезть под забором не хотелось, и он чинно вышел на улицу, прошёл до Борькиной калитки и постучал. Подождал, постучал погромче и опять подождал. Потом покричал и увидел, как Борька появился в окне, погрозил ему кулаком и исчез. Петька очень удивился и даже оглянулся: может, Борька грозит кулаком не ему? Нет, ему — на улице никого. Петька собрался было обидеться, но Борька уже шёл к калитке.

— Ты чего грозился? — спросил Петька, когда Борька отодвинул щеколду и они пошли в дом.

— Тише! — зашипел Борька. — Нюську разбудишь. Сам тогда будешь её укачивать.

Нюська спала и шевелила во сне кулачками. Потом нахмурилась и задёргала носом, и Петька понял, что надо согнать с неё муху. Борька притащил откуда-то марлю и ловко натянул её над кроватью.

— Ну, теперь пошли, — сказал он.

— Куда? А если проснётся?

— Не, не проснётся. А мне мамка хлеба купить велела. Сегодня магазин приезжает. Пошли со мной? Пошли, мне мамка лишних сорок копеек дала, себе что-нибудь купим.

Петька задумался: что бы купить?