Петербургское действо. Том 2 - [32]
– Дайте, дайте! – шептала она, все ближе наклоняясь, и ее страстный лепет звучал ребячески наивно.
– Изволь… – не выдержал государь. – На минуту по часам… Но что ты сделаешь?
– А? Увидите! Три вещи. Но даете ли вы мне честное слово, что все будет исполнено?
Государь колебался и вдруг выговорил:
– Даю… Это даже любопытно.
– Благодарю… Но я буду действовать через вас. Это все равно. Я буду шептать вам, а вы приказывайте. Постойте! Надо подумать… Ну-с! Во-первых, сделайте этого преображенца офицером. Сейчас!
– Вот уж именно бессмысленный женский каприз – осчастливить первого попавшегося человека. Пойдемте…
Государь, смеясь, приблизился снова к окну, где стоял Шепелев, и вымолвил ласково:
– Ты дежурным на бале посла?
– Точно так-с, ваше величество! – прошептал снова смущенный юноша.
– Ради барона Гольца, празднующего сегодня мирный трактат, я, как исключение, поздравляю тебя офицером.
Юноша широко раскрыл глаза, вспыхнул и стоял истуканом от неожиданности. Когда он догадался поклониться и пробормотать что-то бессвязное, то государь с «Ночью» уже удалялся в залу.
– Ну-с, теперь… теперь… – говорила «Ночь», – сделайте хозяина этого дома, барона, командором вашего голштинского ордена Святой Анны.
– Ты отгадала мое желание. Я сам хотел давно. Но и так говорят, что он мой любимец, и это непременно раздражит других резидентов… Принц-дядя меня отговаривает и уверяет, что теперь это невозможно.
– А ваше слово?.. Ну, хорошо, бог с вами… Тогда прикажите выслать из Петербурга адъютанта принца – Фленсбурга.
– Это зачем? – громко вскрикнул государь, искренне изумившись.
– Он мне не нравится, – шутливо отозвалась «Ночь».
– Стало быть, ты его знаешь и, стало быть, не сегодня приехала из-за границы. Вот я тебя и поймал. Ты петербургская жительница!
– Нисколько. Я его сейчас видела. Мне его назвали, и лицо его мне противно! Я прошу его выслать.
– Это не причина. Да и какая же ты злая и бессердечная! Потом, ты забыла, что хотела власть, чтобы делать добро, а не зло.
– Это правда. Ну, не надо, ничего не надо… Вы мне уже два раза отказали! – ребячески капризно вымолвила она.
– Ну, уж так и быть. Я сегодня, уезжая, поздравлю Гольца командором. Ну, теперь третье.
– Третье… Дайте графу Кириллу Скабронскому придворное звание, какое-нибудь…
– Зачем? Он умирает… Или уж умер, кажется…
– Нет, он жив…
– Умрет на днях!.. – рассмеялся государь.
– Но его вдова, моя давнишняя приятельница, получит право бывать при дворе государя, самого любезного, доброго и умного.
– Вот это отлично, с удовольствием. Я ее однажды видел. Она замечательная красавица. Сейчас прикажу, и завтра она узнает это. Ну а себе ты ничего не выпросила…
– Себе… себе… – рассмеялась «Ночь», – я попрошу у вас нечто очень важное, но не сегодня, а в следующем маскараде, где мы встретимся…
– О чем же ты будешь просить?
– Теперь я не скажу.
– Ну, хоть намекни! Я прошу тебя… – несколько увлекаясь и слегка умоляющим голосом выговорил Петр Федорович.
– То, о чем просила одна ветхозаветная красавица…
– Это ничего не говорит! Это даже не намек. Кого она просила?
– Одного очень умного и красивого молодого человека.
– Но кто он был? Чем известен?
– Тем, что у него было одиннадцать братьев… – нерешительно вымолвила «Ночь».
– Это мудрено. Хотя я знаю отлично Ветхий Завет, но сразу отгадать… Чем он был сам?
«Ночь», очевидно, колебалась и, наконец, выговорила слегка взволнованным голосом:
– Скажу… Но только потому, что я в маске и в случае… если одумаюсь… или, если вы… Ну, одним словом, я могу еще, если захочу, остаться вам неизвестной…
– Ну, ну, говори! – оживленно приставал государь.
– Он был продан этими братьями, попал в Египет и…
– Иосиф! – вскрикнул государь.
– Не знаю…
– А просила его супруга сановника Пентефрия… – весело рассмеялся он. – Так?.. Так?!
– Не знаю… – тихо и совершенно смущаясь шепнула «Ночь».
– Скажи, отгадал ли я? Скажи… Пожалуйста… Скажи только одно слово: да…
В эту минуту прямо на государя и его даму шла графиня Воронцова. Она на этот раз уже почти преградила им путь и с озлобленным пунцовым лицом обратилась к государю:
– Ваше величество, я уже целый вечер жду возможности сказать вам хоть два слова! – вспыльчиво выговорила она.
Государь видимо заколебался и не знал, что делать: ему, очевидно, не хотелось покинуть «Ночь».
– Погоди, Романовна… Сейчас. Вот пускай маска скажет, отгадал ли я ее загадку… Я без того не могу уйти.
– Так будьте так добры, скажите! – гневно обратилась Воронцова к замаскированной.
– Вы приказываете, графиня… Сказать? – кокетливо, но насмешливо произнесла «Ночь», налегая на слово «вы».
– Приказать я не могу, а прошу… А то этак конца не будет.
– Разумеется, – воскликнул государь. – Ну, отгадал? Ну?
«Ночь» как будто еще колебалась и молчала.
– Да говорите, сударыня! – вне себя произнесла Воронцова. – Подумаешь, важное дело.
– Хорошо… Только для вас, графиня… По вашей просьбе, – звонко рассмеялась «Ночь». – Да, ваше величество, от-га-да-ли!!!
Государь улыбнулся, хотел что-то сказать, но, поколебавшись мгновение, любезно простился и, покинув «Ночь», подал руку Воронцовой.
XXXVI
Шепелев простоял как истукан несколько минут после слов государя. Он готов был верить, что видел все во сне. Двух недель нет, что он надел мундир сержанта, и теперь, сейчас… уж он офицер!
Екатерининская эпоха привлекала и привлекает к себе внимание историков, романистов, художников. В ней особенно ярко и причудливо переплелись характерные черты восемнадцатого столетия – широкие государственные замыслы и фаворитизм, расцвет наук и искусств и придворные интриги. Это было время изуверств Салтычихи и подвигов Румянцева и Суворова, время буйной стихии Пугачёвщины…В том вошли произведения:Bс. H. Иванов – Императрица ФикеП. Н. Краснов – Екатерина ВеликаяЕ. А. Сапиас – Петровские дни.
1705 год от Р.Х. Молодой царь Петр ведет войну, одевает бояр в европейскую одежду, бреет бороды, казнит стрельцов, повышает налоги, оделяет своих ставленников русскими землями… А в многолюдной, торговой, азиатской Астрахани все еще идет седмь тысящ двести тринадцатый год от сотворения мира, здесь уживаются православные и мусульмане, местные и заезжие купцы, здесь торгуют, промышляют, сплетничают, интригуют, влюбляются. Но когда разносится слух, что московские власти запрещают на семь лет церковные свадьбы, а всех девиц православных повелевают отдать за немцев поганых, Астрахань подымает бунт — диковинный, свадебный бунт.
Роман «Владимирские Мономахи» знаменитого во второй половине XIX века писателя Евгения Андреевича Салиаса — один из лучших в его творчестве. Основой романа стала обросшая легендами история основателей Выксунских заводов братьев Баташевых и их потомков, прозванных — за их практически абсолютную власть и огромные богатства — «Владимирскими Мономахами». На этом историческом фоне и разворачивается захватывающая любовно-авантюрная интрига повествования.
«Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сём отношении Екатерина заслуживает удивления потомства.Её великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве».А. С.
Книга знакомит с увлекательными произведениями из сокровищницы русской фантастической прозы XIX столетия.Таинственное, чудесное, романтическое начало присуще включенным в сборник повестям и рассказам А.Погорельского, О.Сомова, В.Одоевского, Н.Вагнера, А.Куприна и др. Высокий художественный уровень, занимательный сюжет, образный язык авторов привлекут внимание не только любителей фантастики, но и тех, кто интересуется историей отечественной литературы в самом широком плане.
Так сложилось, что в XX веке были преданы забвению многие замечательные представители русской литературы. Среди возвращающихся теперь к нам имен — автор захватывающих исторических романов и повестей, не уступавший по популярности «королям» развлекательного жанра — Александру Дюма и Жюлю Верну, любимец читающей России XIX века граф Евгений Салиас. Увлекательный роман «Миллион» наиболее характерно представляет творческое кредо и художественную манеру писателя.
В книгу еврейского писателя Шолом-Алейхема (1859–1916) вошли повесть "Тевье-молочник" о том, как бедняк, обремененный семьей, вдруг был осчастливлен благодаря необычайному случаю, а также повести и рассказы: "Ножик", "Часы", "Не везет!", "Рябчик", "Город маленьких людей", "Родительские радости", "Заколдованный портной", "Немец", "Скрипка", "Будь я Ротшильд…", "Гимназия", "Горшок" и другие.Вступительная статья В. Финка.Составление, редакция переводов и примечания М. Беленького.Иллюстрации А. Каплана.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Княгиня Екатерина Романовна Дашкова (1744–1810) — русский литературный деятель, директор Петербургской АН (1783–1796), принадлежит к числу выдающихся личностей России второй половины XVIII в. Активно участвовала в государственном перевороте 1762 г., приведшем на престол Екатерину II, однако влияние ее в придворных кругах не было прочным. С 1769 г. Дашкова более 10 лет провела за границей, где встречалась с видными политическими деятелями, писателями и учеными — А. Смитом, Вольтером, Д. Дидро и др. По возвращении в Россию в 1783 г.
Павел Петрович Свиньин (1788–1839) был одним из самых разносторонних представителей своего времени: писатель, историк, художник, редактор и издатель журнала «Отечественные записки». Находясь на дипломатической работе, он побывал во многих странах мира, немало поездил и по России. Свиньин избрал уникальную роль художника-писателя: местности, где он путешествовал, описывал не только пером, но и зарисовывал, называя свои поездки «живописными путешествиями». Этнографические очерки Свиньина вышли после его смерти, под заглавием «Картины России и быт разноплеменных ее народов».
Во времена Ивана Грозного над Россией нависла гибельная опасность татарского вторжения. Крымский хан долго готовил большое нашествие, собирая союзников по всей Великой Степи. Русским полкам предстояло выйти навстречу врагу и встать насмерть, как во времена битвы на поле Куликовом.
Поздней осенью 1263 года князь Александр возвращается из поездки в Орду. На полпути к дому он чувствует странное недомогание, которое понемногу растёт. Александр начинает понимать, что, возможно, отравлен. Двое его верных друзей – старший дружинник Сава и крещённый в православную веру немецкий рыцарь Эрих – решают немедленно ехать в ставку ордынского хана Менгу-Тимура, чтобы выяснить, чем могли отравить Александра и есть ли противоядие.