Петербургская баллада - [12]

— Федор? — пожал плечами Руслан. — Не знаю. Наверное, лежит где-нибудь в хате, после вчерашнего отходит. Да и где может быть человек, который пил всю ночь напролет? Скорее всего, в отключке… А что?

— Да нет, пока ничего, — Заозерный особо подчеркнул это «пока», — ладно, Руслан. Извини, что побеспокоили. Можешь идти… Еще увидимся.

— Типун вам на язык, — с той же непринужденностью улыбнулся Руслан, — я говорил, что уважаю вас, но не говорил, что счастлив видеть. В силу тех причин, которые уточнять нет смысла.

Заозерный хлопнул дверцей своей «копейки» так, что по двору пошло гулять эхо. Ненавидели Руслана в местной милиции от души. Но ненавидеть — ненавидели, а сделать ничего не могли. Коммерсанты, с которых его бригада снимала «дань», были выдрессированы на совесть, свидетели, возникающие в случаях отдельных прецедентов, молчали, как убитые, а техника местному УВД досталась в наследство еще от дедушки Берии. Вот и получилось, как в присказке: видит око, да зуб неймет. Это осознание собственной беспомощности и бесило их до зубовного скрежета. Руслана, наоборот, забавляло. К «профессиональным» праздникам он даже присылал им подарки с дарственной надписью: «Стражам порядка от благодарной братвы».

Как правило, это были либо огурец в кобуре, либо дыня в милицейской фуражке. Разумеется, это было чистой воды ребячество, но поделать с собой Руслан ничего не мог — уж больно смешной казалась ему местная милиция. Даже скучновато. Вместо воровской романтики, риска приходилось заниматься какой-то бюрократической волокитой. Но ушедший на зону четыре года назад Луза запретил рисковать без крайней надобности. Деньги в общак из Головца поступали бесперебойно, работа была налажена как часы, и старый вор хотел, чтобы все оставалось так и впредь.

По сотовому Руслан сделал заказ в «Трех ключах» и тут же перезвонил Тане в номер:

— Привет, это я. Ты завтракаешь в одиночестве или предпочтешь мою скромную персону в качестве сотрапезника?

— От завтраков в моей компании ты быстро протянешь ноги, — засмеялась она, — я на диете. Талия и все такое…

— «Все такое» у тебя в полном порядке, — заверил Руслан, — и чашка утреннего кофе твоей талии не повредит.

— Кофе не люблю, — сообщила она, — а вот от свежевыжатого сока из апельсинов не откажусь.

— Для тебя выжму сок хоть из изюма, — пообещал он, — собирайся, я скоро заеду.

При свете дня она выглядела еще великолепней. Светло-голубой джинсовый костюм, украшенный вышивкой и чем-то вроде белой бахромы на рукавах и штанах, был явно безумно дорог даже для Питера, а уж в нашей провинции должен был вызывать у встречных девушек настоящий шок. Туфли «PATRICK СОХ», белоснежная футболка из дорогого бутика, распущенные по плечам длинные светло-русые волосы, серые глаза с кошачьим прищуром, темно-русые брови, придающие ее лицу какое-то особое, трогательно-надменное выражение, чувственный рот — треугольничек…

— Дверь откроешь?

— Что? — очнулся он. — Ах, да, извини…

Он обежал машину и поспешно распахнул перед ней дверцу.

— «Альфа Ромео 156», — провела она рукой по приборной доске, словно лаская машину, — свыше двухсот километров в час, электронный вариатор фаз, передний привод, климат-контроль и так далее и тому подобное… Замечательная игрушка. Когда надоест моя «тележка» — обязательно возьму именно такую.

— А что за «тележка» у тебя, если, конечно, это не секрет?

— Спортивный джип.

— Спортивный?!

— Ну да. Какой же русский не любит быстрой езды.

— Наверное, я — китаец. За рулем — как старая бабка… За исключением так называемых «рабочих моментов». В остальных случаях не больше ста двадцати.

— Хвастун, — улыбнулась она, — и позер.

— Скорее последнее, — легко согласился Руслан, — как всякий провинциал, я лелею глубоко спрятанный комплекс неполноценности. Вот он-то и определяет мою линию поведения перед столичной гостьей. Если б не было машины, я бы, наверное, рассказывал, как хожу по выходным на медведя с одной зубочисткой или как по вечерам по Интернету обыгрываю в шахматы Крамника и Каспарова. Чем еще в такой глуши хвастаться?

— А зачем вообще хвастаться?

— Не знаю… Но мне приятно.

— Так это ты ради себя, любимого? А я-то думала…

— Еще чего! И не надейся! Я — законченный эгоист. Самый фанатичный член клуба имени Руслана Григорьевича Зотова. И убежденный себялюбец. Но, если хочешь, могу по большому блату принять в этот клуб «для избранных». Обещаю быстрый карьерный рост и многочисленные блага.

— Нет уж, спасибо, — рассмеялась она, — у меня есть свой собственный клуб.

— Имени Татьяны Игоревны Яковлевой? — Он старался, чтобы это прозвучало весело и беззаботно, но голос предательски дрогнул, и девушка тут же среагировала:

— Любопытной Варваре нос оторвали. И кто тебе вообще сказал, что я все еще Яковлева? Может быть, я давным-давно какая-нибудь «мадам Грицацуева» с полдю-жиной маленьких «грицацуйчиков»?

— Ну, насчет «грицацуйчиков» я не беспокоюсь — с твоей фигурой это невозможно. Полагаю, что и одного еще не было. Да и характер…

— Что «характер»?!

— Характер — незамужней женщины, — уверенно ответил он, — я такие тонкости нутром чую.

— А что еще чуешь? — насмешливо покосилась она на него. — Может быть, присутствует «бабье одиночество» или какая-нибудь там тоска брошенной женщины?