Петербург Пушкина - [2]
Пышно украшался центр столицы с его набережными, площадями, проспектами. А на окраинах города возникали новые кварталы. Там строились заводы и фабрики, там росли рабочие поселки. У Шлиссельбургского тракта возник особый мануфактурный городок. Близ Екатерингофа, недалеко от Петергофского шоссе, в 1801 году строился грандиозный Путиловский завод. Бурно растущий город притягивал многочисленных тружеников со всех концов России. Сюда шли из Белоруссии землекопы, из Тулы — кучера, коновалы, дворники, из Пошехонья — хлебники, из Чухломы и Солигалича — кожевники, мясники, из Галича — маляры, из Ростова — огородники, из Тверского края сапожники. Сюда, в «Питер», тянулись пешком по дорогам, на баржах по рекам и каналам тысячи русских людей, неся с собой в столицу каждый свои особые знания, свое особое мастерство. Вся Россия имела здесь своих представителей.
Это пришлые рабочие были рабами. Из 450 тысяч жителей Петербурга 200 тысяч было крепостных. Подавляющее их большинство были оброчные, обязанные платить своим владельцам оброк из своих трудовых денег. Часть крепостных приезжала со своими господами в качестве слуг, «дворовых людей».
Из питерских крепостных вышел ряд замечательных изобретателей. Михаил Сутырин[7] построил на Неве усовершенствованный «пассажбот», который двигался «судовою машиной». С. Власов[8] изобрел гидростатическую машину. Гениальный зодчий Воронихин вышел из числа крепостных Строганова. Замечательный пейзажист С. Щедрин был солдатским сыном. Великие художники О. Кипренский и В. Тропинин, написавшие лучшие портреты Пушкина, были по званию детьми крепостных. Крепостным был и Н. Уткин, гравировавший портрет поэта.
Так из недр трудового народа славного «Питера», несмотря на тяжелый гнет царского режима, один за другим выходили выдающиеся таланты, свидетельствовавшие о замечательных силах народа, томившегося в крепостной неволе.
Русский народ, разгромивший «непобедимую» армию Наполеона, ожидал облегчения своего бесправного положения.
«Война кончена благополучно. Монарх, украшенный славой, возвратился. Европа склонила перед ним колени. Но народ, давший возможность к славе, получил ли какую льготу? Нет!» — писал один из участников Отечественной войны 1812 года.[9]
Передовые люди, много пережившие, много повидавшие, о многом передумавшие, совершившие озаренный славой поход через Европу как освободители народов, ожидали больших перемен у себя на родине. Но светлые надежды их быстро увяли.
Ни царь Александр I, получивший прозвище «императора Европы», ни его приближенные не только не были способны осуществить общенародные чаяния, но, наоборот, в страхе перед ними всячески тормозили прогрессивный рост страны. Наступила «аракчеевщина». Духовная жизнь страны была всячески стеснена. Царь был окружен мракобесами: архимандритом Фотием, Руничем, Maгницким. Основанный в 1819 году Петербургский университет вскоре подвергся суровому гонению. Прогрессивным профессорам, среди них бывшим преподавателям лицея, А. П. Куницину и А. И. Галичу, было воспрещено чтение лекций.
Возникали тайные общества. В 1816 году в Петербурге зародился «Союз спасения» или «Общество истинных и верных сынов Отечества». Подлинные патриоты поняли, что нужно опять спасать отечество, что крепостнический строй губит страну, что необходимо добиваться отмены крепостного права и уничтожения самодержавия. В 1818 году, после распада «Союза спасения» возникло другое тайное общество — «Союз благоденствия».
Как бы ни были различны политические взгляды участников тайных обществ, как бы ни были разнообразны интересы представленных ими групп дворянства, членов тайных обществ того времени увлекала борьба против деспотизма, питаемая пламенной любовью к «святой вольности». Сердца их действительно «свободою горели».
В кружках обсуждались смелые политические планы. В речах собравшихся то звучали имена деятелей революции, то цитаты из «просветителей» XVIII века, то раздавался вольный стих Пушкина. Здесь светло разгоралась вера в близость появления на русском небе «звезды пленительного счастья»,[10] вера в наступление века «борений бурных неправды с правдою святой». Здесь все дышало готовностью отдать свою жизнь «на алтарь отечества». Порывы веры сменялись сомнениями в возможности победить, но сомнения не заставляли отступать перед «грозными судьбами».[11] Этих патриотов воодушевляло сознание неизбежности жертв. «Кровь мучеников — семя обращения».[12]
Таков был Петербург с его противоборствующими силами, когда Пушкин, вырвавшийся на волю из лицейского «монастыря», со всей страстью юности отдался кипению жизни. Однако это была не первая встреча его с этим «городом роковым»:[13] на заре жизни поэт дважды посетил Петербург.
О первом посещении столицы Сашей Пушкиным сохранилось семейное предание. При встрече Павел I сорвал с ребенка картуз и выбранил его няню.[14]
Вторично мальчик Пушкин был привезен в Петербург летом 1811 года своим дядею, поэтом Василием Львовичем, для поступления в лицей.
Это уникальный по собранному материалу поэтический рассказ о городе, воспетом поэтами и писателями, жившими здесь в течение двух веков.В предлагаемой книге Н. П. Анциферова ставится задача, воплощающая такую идею изучения города, как познание его души, его лирика, восстановление его образа, как реальной собирательной личности.Входит в состав сборника «Непостижимый город…», который был задуман ученицей и близким другом Анциферова Ольгой Борисовной Враской (1905–1985), предложившей план книги Лениздату в начале 1980-х гг.
В этом этюде охарактеризованы пути, ведущие к постижению образа города в передаче великого художника слова. Этим определен и подход к теме: от города к литературному памятнику. Здесь не должно искать литературной характеристики. Здесь отмечены следы города в творчестве писателя. Для исследования литературы, как искусства, этюд может представить интерес лишь, как материал для вопросов психологии творчества. Эта книжка предназначена для тех, кто обладает сильно развитым топографическим чувством и знает власть местности над нашим духом.Работа возникла из докладов, прочтенных в Петербургском Экскурсионном Институте.[1].
В настоящей книге, возвращаясь к теме отражения мифа в «Медном всаднике», исследователь стремится выявить источники легенд о строителе города и проследить процесс мифологизации исторической реальности.Петербургский миф — культурологич. термин, обозначающий совокупность преданий и легенд, связанных с возникновением СПб и образом города в сознании людей и в иск-ве. Петербургский миф тесно связан с историей СПб и его ролью в истории страны. Реальные события возникновения СПб обрастали мифологич. образами уже в сознании современников.
Николай Павлович Анциферов (1889–1958) — выдающийся историк и литературовед, автор классических работ по истории Петербурга. До выхода этого издания эпистолярное наследие Анциферова не публиковалось. Между тем разнообразие его адресатов и широкий круг знакомых, от Владимира Вернадского до Бориса Эйхенбаума и Марины Юдиной, делают переписку ученого ценным источником знаний о русской культуре XX века. Особый пласт в ней составляет собрание писем, посланных родным и друзьям из ГУЛАГа (1929–1933, 1938–1939), — уникальный человеческий документ эпохи тотальной дегуманизации общества.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга Михаэля фон Альбрехта появилась из академических лекций и курсов для преподавателей. Тексты, которым она посвящена, относятся к четырем столетиям — от превращения Рима в мировую державу в борьбе с Карфагеном до позднего расцвета под властью Антонинов. Пространственные рамки не менее широки — не столько даже столица, сколько Италия, Галлия, Испания, Африка. Многообразны и жанры: от дидактики через ораторскую прозу и историографию, через записки, философский диалог — к художественному письму и роману.
«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».