Петербург-Ад-Петербург - [2]

— Ну, здравствуй, Герман. Ты догадываешься, зачем я тебя вызвал?

— Нет, Марк Соломонович, не догадываюсь, — как можно спокойней выговорил я.

— Гм… Интересно. Ты мне вот что скажи, Герман, как так вышло?

— Что вышло, Марк Соломонович? Я вас не понимаю, — недоумевал я.

— Ах, не понимаешь! — крикнул «хохол» и тихо добавил: — что у тебя с моей Аней? Ммм… — Он схватился обеими руками за край стола и подался на меня всем телом.

— А что у меня с вашей Аней?

— А ты не знаешь?

— Нет.

— Хорошо, тогда я тебе скажу, — сказал Марк Соломонович, снимая очки. Губы его немного подрагивали. Я понял, что он все знает, и юлить было уже ни к чему.

— Как давно вы с ней?..

— Пару лет, — ответил я.

— Пару лет! Да ты что? Умом тронулся? Что баб других нет? Тычинкой своей не знаешь, кого опылить?

— Я, я…

— Что я-я?! — передразнил «хохол», — как ты мог так со мной поступить? Вся редакция знает теперь про вас! Ты меня опозорил. Ты это понимаешь или нет?

— Но чем я вас мог опозорить? Что такого в том, что мы с вашей дочерью любим друг друга? — напыщенно произнес я. Я врал насчет любви, но только наполовину. Аня любила меня, а я не любил Аню. Я просто спал с ней и все.

— Что значит «любим друг друга»? — взволнованно спросил Марк Соломонович, и судорога прошла по его лицу. Он и в страшных снах, наверное, не мог себе представить, что его драгоценная дочь может влюбиться в какого-то там Германа, у которого ни кола ни двора.

— Как вам объяснить…

— Не нужно мне ничего объяснять! — взвизгнул «хохол, — вам не быть вместе!

— Но почему же? Что такого в том, что?..

— Ничего такого! Я сказал нет, и точка! Аня через два дня улетает в Штаты к моему брату, а ты отправишься в командировку!

— Куда?

— Ты слышал, что я сказал. Не тупи! В продолжительную командировку в уездный городок N. Мы там недавно открыли представительство. Им нужны журналисты. Ты как раз подходишь, — осклабился Марк Соломонович.

— А если я не хочу ехать? — резонно спросил я.

— А тебя никто не спрашивает. Если хочешь продолжать у меня работать — поедешь, а нет — пиши заявление и баста!

Выбора у меня не было. Искать новую работу смысла тоже не было. Да и где ее искать?

— Хорошо, — говорю, — я согласен.

— Ах ты! Что ж, ты уже не любишь мою дочь? — ударив кулаком по столу, спросил Марк Соломонович.

— Люблю…

— Заткнись! — заорал «хохол», — не выводи меня! Я оставил тебя только из уважения к твоему дяде, который за тебя просил. Итак, сегодня среда, а в субботу ты уже должен стоять на Московском вокзале. Ты меня понял?

— Понял, — ответил я и загрустил. Я больше всего на свете не хотел ехать в Богом забытый N. Лучше дьяволу душу продать, думал я, чем ехать в провинцию.

— Оформим тебя переводом и все. Поработаешь годок, а там посмотрим, — саркастически сказал Марк Соломонович, и добавил: — Там в редакции одни бабы, вот и погуляй! В среду и четверг можешь не приходить. Тебе здесь делать нечего. С документами вопрос решим сегодня. Все ясно?

— Ясно, — говорю, — чего ж не ясно?

— Вот и договорились, — улыбнулся «хохол». — Я в твои года, Герман, полстраны исколесил. Не унывай!

Делать было нечего. Пришлось собираться в эту чертову командировку. С Аней я так и не смог проститься. Ее от меня тщательно прятали.

В пятницу мама собрала мне чемодан, пока я с друзьями отмечал свое отбытие, а в субботу я, поцеловав ее в щеку, сел в поезд Санкт-Петербург — Адлер, который должен был доставить меня в N на новое место работы.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Проблемы начались еще на перроне. В тот момент, когда я входил в вагон, из него пыталась выйти дебелая, вся вспотевшая от июньской жары проводница. Мы с нею при всей моей худощавости не могли просто разминуться, поэтому пришлось проходить впритирку друг к другу. Тут я нечаянно наступил этой женщине на перебинтованный большой палец левой ноги, которая была обута в какой-то тапочек с открытым(и) носом(амии). Последовала непередаваемая игра слов с мягкими вкраплениями типа «мать твою», «слепой щенок», «куда тебя, сопляка, несет» и т. п. Я как культурный молодой человек пытался отделаться извинениями, но, поняв нелепость моих попыток урегулировать ситуацию, решил протиснуться как можно быстрее в вагон.

Вагон был ничего — чистенький, но душный невыносимо. Дышать было совершенно нечем. Раскаленный воздух, смешанный с неизменным запахом поезда, давал убийственный аромат, тошнотворно действующий на человека, который вчера прилично отметил свою командировку. Глухо хлопали двери купе, кругом все говорили и смеялись, по вагону метались люди… Многие, как я понял, ехали на юг, в Адлер. В N со мной вряд ли кто-то собирался. От этой мысли, от осознания моего одиночества мне стало грустно и даже несколько обидно.

Мое купе находилось как раз посередине вагона. Отыскав его, я вошел и удивился тому, что оно было пусто. Полный вагон людей, а мое купе пусто! «Вот это везенье», — думалось мне. Уложив чемодан, предварительно достав из него необходимые вещи, я попытался открыть окно, но оно не поддалось, как впрочем, и всегда. Смирившись со своей участью, я сел на сиденье и начал потеть, как в парной. За окном появилась мама и, переминаясь с ноги на ногу, смотрела на меня. Потом она сложила пальцы в виде телефонной трубки, оттопырив мизинец и большой палец, говоря тем самым, чтобы я позвонил по приезде в N.