Пьесы - [37]
На сцене Иудей с мечом или с копьем. Музыканты негромко стучат на барабанах или гремят трещотками; слева, из публики, входит Грек.
ИУДЕЙ. Ты разведал, что там за шум?
ГРЕК. Да. Спросил у раввина.
ИУДЕЙ. И тебе не было страшно?
ГРЕК. Откуда ему знать, что я христианин? На мне убор, привезенный из Александрии. Он сказал, что на улицы с трещотками и барабанами вышли приверженцы бога Диониса и что в их городе никогда такого не случалось, поэтому римские власти напуганы и не желают вмешиваться. Дионисийцы уже побывали в поле, разорвали на куски козла, напились его крови и теперь шныряют по улицам, как стая волков. Толпа в ужасе от их жестокости, поэтому бежит от них, или, что больше похоже на правду, так занята охотой на христиан, что на другое у нее нет времени. Я уже повернулся, чтобы уйти, но раввин окликнул меня и спросил, где я живу. А когда я сказал, что за городскими воротами, то он поинтересовался: правда ли, будто мертвые восстали из могил?
ИУДЕЙ. У нас хватит сил на несколько минут задержать толпу, чтобы Одиннадцать успели убежать по крышам. Пока я жив, никто с улицы не ступит на эту узкую лестницу, а потом мое место займешь ты. Куда подевался Сириец?
ГРЕК. Я встретил его возле двери и послал с поручением. Он скоро вернется.
ИУДЕЙ. Троих немного для предстоящего нам дела.
ГРЕК (глядя на проход слева). Что они делают?
ИУДЕЙ. Пока тебя не было, Иаков достал из мешка хлеб, а Нафанаил отыскал мех с вином. То и другое они положили на стол. У них ведь давно не было ни крошки во рту. Потом они стали тихонько разговаривать, и Иоанн вспомнил, как в последний раз ел в этой комнате.
ГРЕК. Тогда их было тринадцать.
ИУДЕЙ. Он рассказал, как Иисус разделил между ними хлеб и вино. Пока Иоанн говорил, все молчали, никто не ел и не пил. Иди сюда, и всех увидишь. Возле окна Петр. Он уже давно стоит там, опустив голову на грудь, и ни разу не пошевелился.
ГРЕК. Это правда, когда солдат спросил Петра, не ученик ли он Иисуса, Петр сказал «нет»?
ИУДЕЙ. Да, правда. Я узнал от Иакова. А ему и другим рассказал сам Петр. Они все испугались тогда. Не мне их винить. Вряд ли я был бы храбрее. Все мы не похожи на псов, потерявших хозяина.
ГРЕК. Что ни говори, а если толпа нападет, мы с тобой умрем, но не пустим ее наверх.
ИУДЕЙ. Ну, это другое дело. Задерну-ка я занавес; не надо, чтобы они слышали. (Задергивает занавес.)
ГРЕК. Понятно, что у тебя на уме.
ИУДЕЙ. Им страшно, потому что они не знают, во что верить. Когда Иисуса увели, они больше не могли думать, что он мессия. Нам проще, ведь у этих одиннадцати всегда или яркий свет, или кромешная тьма.
ГРЕК. Потому что они намного старше нас.
ИУДЕЙ. Нет, нет. Ты только взгляни на их лица и сразу поймешь, что им было предназначено стать святыми. Все остальное не для них. Почему ты смеешься?
ГРЕК. Да вон, в окне. Смотри, куда я показываю. В конце улицы. (Они стоят рядом и смотрят поверх голов публики.)
ИУДЕЙ. Ничего не вижу.
ГРЕК. Там гора.
ИУДЕЙ. Это Голгофа.
ГРЕК. И три креста на вершине. (Он опять смеется.)
ИУДЕЙ. Замолчи. Ты понимаешь, что делаешь? Или ты сошел с ума? Смеешься над Голгофой.
ГРЕК. Нет, нет. Я смеюсь, потому что они думали, будто прибивают к Кресту руки смертного, а на самом деле это был лишь призрак.
ИУДЕЙ. Я видел его погребенным.
ГРЕК. Нас, греков, не проведешь. Никогда ни один бог не был погребен, никогда ни один бог не знал страданий. Христос как будто родился, как будто ел, как будто спал, как будто ходил, как будто умер. Я не хотел об этом говорить, пока у меня не было доказательства.
ИУДЕЙ. Доказательства?
ГРЕК. Я получу его, прежде чем наступит ночь.
ИУДЕЙ. В твоих словах столько же смысла, сколько в вое бродячей собаки на луну.
ГРЕК. Иудеи не понимают.
ИУДЕЙ. Это ты не понимаешь, а я и, кажется, те, кто наверху, начинаем наконец понимать. Он был не более, чем человеком, но самым лучшим человеком, какой когда-либо жил на земле. До него никто так сильно не сокрушался о людских страданиях. И он молился о приходе Мессии, так как думал, что Мессия возьмет эти страдания на себя. Но однажды, когда он очень устал, возможно, после долгой дороги, ему померещилось, будто Мессия – он сам, потому что из всех уделов этот показался ему самым ужасным.
ГРЕК. Как мог человек вообразить себя Мессией?
ИУДЕЙ. Всегда говорили, что он родится от женщины.
ГРЕК. Самое страшное богохульство – утверждать, будто бог мог родиться от смертной женщины, быть выношен в ее чреве, вскормлен ее грудью, обмыт, как другие дети.
ИУДЕЙ. Не будь Мессия рожден женщиной, он не мог бы спасти человека от его грехов. Даже один грех – источник многих страданий, а Мессия все их берет на себя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) — классик ирландской и английской литературы ХХ века. Впервые выходящий на русском языке том прозы "Кельтские сумерки" включает в себя самое значительное, написанное выдающимся писателем. Издание снабжено подробным культурологическим комментарием и фундаментальной статьей Вадима Михайлина, исследователя современной английской литературы, переводчика и комментатора четырехтомного "Александрийского квартета" Лоренса Даррелла (ИНАПРЕСС 1996 — 97). "Кельтские сумерки" не только собрание увлекательной прозы, но и путеводитель по ирландской истории и мифологии, которые вдохновляли У.
Пьеса повествует о смерти одного из главных героев ирландского эпоса. Сюжет подан, как представление внутри представления. Действие, разворачивающееся в эпоху героев, оказывается обрамлено двумя сценами из современности: стариком, выходящим на сцену в самом начале и дающим наставления по работе со зрительным залом, и уличной труппой из двух музыкантов и певицы, которая воспевает героев ирландского прошлого и сравнивает их с людьми этого, дряхлого века. Пьеса, завершающая цикл посвящённый Кухулину, пронизана тоской по мифологическому прошлому, жившему по другим законам, но бывшему прекрасным не в пример настоящему.
Эта пьеса погружает нас в атмосферу ирландской мистики. Капитан пиратского корабля Форгэл обладает волшебной арфой, способной погружать людей в грезы и заставлять видеть мир по-другому. Матросы довольны своим капитаном до тех пор, пока всё происходит в соответствии с обычными пиратскими чаяниями – грабёж, женщины и тому подобное. Но Форгэл преследует другие цели. Он хочет найти вечную, высшую, мистическую любовь, которой он не видел на земле. Этот центральный образ, не то одержимого, не то гения, возвышающегося над людьми, пугающего их, но ведущего за собой – оставляет широкое пространство для толкования и заставляет переосмыслить некоторые вещи.
Старик и юноша останавливаются у разрушенного дома. Выясняется, что это отец и сын, а дом когда-то принадлежал матери старика, которая происходила из добропорядочной семьи. Она умерла при родах, а муж её, негодяй и пьяница, был убит, причём убит своим сыном, предстающим перед нами уже стариком. Его мучают воспоминания, образ матери возникает в доме. Всем этим он делится с юношей и поначалу не замечает, как тот пытается убежать с их деньгами. Но между ними начинается драка и Старик убивает своего сына тем же ножом, которым некогда убил и своего отца, завершая некий круг мучающих его воспоминаний и пресекая в сыне то, что было страшного в его отце.
Эта "нравоучительная пьеса" была написана Йейтсом для созданного им театра в 1897 году. Она осмеивает современную "ложную мудрость".
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевёл коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Вступительная статья И. В. Корецкой. Подготовка текста и примечания П. Л. Вечеславова.
В четвертый том вошел роман «Сумерки божков» (1908), документальной основой которого послужили реальные события в артистическом мире Москвы и Петербурга. В персонажах романа узнавали Ф. И. Шаляпина и М. Горького (Берлога), С И. Морозова (Хлебенный) и др.
В 5 том собрания сочинений польской писательницы Элизы Ожешко вошли рассказы 1860-х — 1880-х годов:«В голодный год»,«Юлианка»,«Четырнадцатая часть»,«Нерадостная идиллия»,«Сильфида»,«Панна Антонина»,«Добрая пани»,«Романо′ва»,«А… В… С…»,«Тадеуш»,«Зимний вечер»,«Эхо»,«Дай цветочек»,«Одна сотая».