Пьесы - [29]

Шрифт
Интервал

Я потолкую с Колобовым и, может быть, уважу его самоотвод. (Расхаживая по кабинету, останавливается возле стола, смотрит на дверь.)


Входит  К о л о б о в. Он молод, поджар, подвижен. Волосы взъерошены, заметно волнуется.


К о л о б о в. Здравствуйте, Семен Николаевич!

П я т у н и н. Здравствуй, Андрей! (Протягивает руку.) Проходи, садись и выкладывай свои соображения.

К о л о б о в. Спасибо. (Садится.) Никитин, наверно, кое-что уже рассказал?

П я т у н и н (улыбаясь). Кое-что он действительно рассказал. (Усаживается напротив.) Начинай с главного. Почему отказываешься от секретарской работы?

К о л о б о в (возбужденно). Я, Семен Николаевич, до мозга костей строитель! Народ у нас на стройке грубоватый, но честный и добрый. Мне и в роли секретаря комитета нелегко… И все же там я свой. Был и звеньевым, и бригадиром, и мастером, а теперь вот второй год секретарствую. Там меня, кажется, уважают, а главное — верят. Без доверия на комсомольской работе дальше печки не распляшешься. Да и ребята в комитете стоящие…

П я т у н и н (с улыбкой). Ловлю на слове. Раз в комитете хорошие ребята, значит, есть кем заменить тебя.

К о л о б о в. Меня-то есть кем заменить… (Вглядываясь в Пятунина.) Но я заговорил о доверии не случайно. В аппарате горкома я такого расположения к себе сразу завоевать не смогу. И причин тут много. Я, как член бюро, часто спорил с некоторыми работниками. Не нравится мне эстетствующий душок, чистоплюйство, верхоглядство отдельных товарищей… А на предпоследнем бюро кинул камешек даже в огород вашему…

П я т у н и н. Самарину?

К о л о б о в (горячась). Да, Самарину! Он так опекает первого секретаря, что тому ни охнуть, ни вздохнуть. Каждое решение надо согласовывать. Постепенно бюро превратилось в совещательный орган при товарище Самарине…

П я т у н и н (по-отечески). Ты не распаляйся. А то, чего доброго, перейдешь в рукопашную.

К о л о б о в (смущаясь). До этого не дойдет… (Решительно.) Короче говоря, я от строителей никуда!

П я т у н и н (хмурясь). Кого же ты предлагаешь в секретари?

К о л о б о в. Наверно, Самарина…

П я т у н и н (строго). Почему?

К о л о б о в. Он второй год работает у вас инструктором. И все время курирует комсомол. По возрасту — в самом соку. И опять же товарищ Крохин, кажется, к нему неравнодушен.

П я т у н и н (щуря глаза). Ну, а ты к нему как относишься?

К о л о б о в (подумав). Мое отношение не скажется на деле. Мы сработаемся, Семен Николаевич…

П я т у н и н. Вот что, Андрей Колобов. Я приглядываюсь к тебе давно. К Самарину тоже… (Пытается раскурить трубку.) Вы с ним ровесники.

К о л о б о в. Самарин чуток постарше.

П я т у н и н (строго). Не перебивай. (Встает, ходит по кабинету.) Я к вам приглядываюсь, чтобы самому кое в чем разобраться. Ваши биографии, характеры, мировоззрение складывались в сложное время. Война, разруха, голод. Потом крушение, казалось бы, незыблемых авторитетов… Реформы и перетасовки. А между тем живете вы, грядущее за нами поколение. Вы пристально вглядываетесь в наши дела и мотаете себе на ус. Через десять — пятнадцать лет многие из вас встанут на капитанских мостиках. Все, чему вы учитесь у нас и у нашего времени, скажется потом, в будущем. (Смотрит на Колобова.) А у нас и у нашего времени есть чему поучиться… (После паузы.) Но есть и такое, чему бы я не стал учить вас, наших детей. Нельзя допустить, чтобы вы повторяли ошибки отцов. (Ходит по кабинету.) К сожалению, в последнее время мы свои ошибки замечаем почему-то задним числом. А до того, пока заметим, пока осознаем, выдаем их чуть ли не за норму жизни, за образец для подражания. Все это уже сказалось и, видимо, еще скажется на становлении многих личностей… (После паузы.) Подвергаются этому облучению люди разных возрастов: и я, и Крохин, и Самарин, и ты, Андрей Колобов. Но ты, кажется, меньше других. И не потому, что ты мудрее или прозорливее нас. Нет. От соблазнительных крайностей тебя оберегала самая устойчивая среда, в которой ты рос. Ей, этой среде, ты обязан всем, и чего уже достиг и чего достигнешь впредь. У тебя за плечами ремесленное училище, две крупные стройки, армия. Будь достоин этой школы. (Останавливается.) Тебя, видимо, удивляют мои рассуждения?

К о л о б о в. Как-то неожиданно все это…

П я т у н и н (отечески). Учись думать, Андрей. Завтра тебя могут избрать первым секретарем. Дело трудное, и думать придется много.

К о л о б о в (вставая). Но я уже сказал вам…

П я т у н и н (повышая голос). И что это произойдет, я почти не сомневаюсь! Настроение комсомольского актива мне известно.


Колобов встает.


Хорошенько все обдумай. Двенадцать тысяч штыков под свое начало берешь. И добрая половина из них — твои собратья по классу. Дело не шуточное — идти впереди тех, с кем еще вчера шел рядом. Знаменосцу всегда, труднее.

К о л о б о в (растерянно). Вы так со мной… будто я уже секретарь…

П я т у н и н (улыбаясь). Пока ты еще один из кандидатов.

К о л о б о в. Что же я скажу ребятам?..

П я т у н и н (серьезно). Старайся всегда говорить правду. Нелегко это, конечно. Но ты не обременяй совесть лишней тяжестью.


Небольшая комната, два стола, стулья, у самого входа — диван. Столы стоят один против другого, за одним из них сидит  С а м а р и н. Это худой, строго одетый молодой человек. Он что-то пишет. На столе разбросаны какие-то книги, бумага. Входит  И н г а. Она высокая, стройная, ярко накрашены губы, заметно подведены глаза, белые локоны собраны в тугой узел. Инга садится на краешек дивана, смотрит на занятого Самарина.