Пьесы - [3]

МИХАИЛ ПОТЫК.

По-тихому дружиннички собрались.

Со дворов всё, что смогли, прибрали:

кур, свиней да пшена в дорогу,

в общем, с каждой хаты понемногу.

МУЖИКИ.

Крестьяне, конечно же, матерились.

ЧУРИЛО ПЛЕНКОВИЧ.

На недоброе отношение богатыри дивились.

Но ту злобу мужичью волчью

терпели молча,

уводя телка последнего с сарая.

МИХАИЛ ПОТЫК.

Что поделаешь, доля плохая

у былинных детин могучих.

ЧУРИЛО ПЛЕНКОВИЧ.

И на обещания, мол, жить будете круче!

Селяне не реагировали.

Вздохнули богатыри и двинули

на севера холодные.

МИХАИЛ ПОТЫК.

Одно радовало, шли не голодные.

Хорошо ли, худо шли, расскажем далее.

Картина четвёртая

Густой лес, полянка.

Шесть богатырей /нет Микулы Селяновича/ развалились на полянке, обедают. Баба на краю сцены садится на пенёчек. Микула Селянович ходит кругами по сцене с обозом с едой.

МИКУЛА СЕЛЯНОВИЧ.

Марш-бросок вроде не до Израиля,

но всё же,

прокорми-ка эти рожи!

Поэтому Микула Селянович, аграрий,

по харе каждому вдарил

и на котомки богатырские навесил

стопудовые замочки,

а с вином бочки

за пазуху смело засунул

и впереди дружинушки двинул.

СВЯТОГОР.

Нет, Микулушка, конечно, не тиран:

ежедневно он к обеду был пьян

и спал под берёзкою крепко,

а его дружина обедала,

так как ключик легко доставался.

БАБА.

А как Селянович просыпался,

так всё начинал сначала.

Замочки пудовые закрывал он,

с вином бочки кидал за пазуху

и вперёд ускакивал,

конским хвостом размахивал.

На милю вперёд бежал.

МИКУЛА СЕЛЯНОВИЧ.

Эй, могол там не скакал?

БАБА.

Бачил.

А богатыри судачат.

ЧУРИЛО ПЛЕНКОВИЧ.

Вроде Муромец Илья

воеводой был всегда?

ИЛЬЯ МУРОМЕЦ.

История — дело тонкое.

Сегодня ты на коне, а завтра звонкие

кандалы на ноженьках, цепи.

ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ.

Держись поэтому крепко

за уздечку, степной богатырь.

Поезжай позади да смотри:

не бегут ли за вами черти —

бедовестники, вестники смерти.

БАБА.

Долго ли, коротко шла рать,

нам неинтересно.

Вдруг выходит из леса,

из самой глубокой чащи

Чёрт и глаза таращит.

Из леса выходит Чёрт.

ЧЁРТ.

Вы куда это, витязи ратные?

На вас копья, мечи булатные,

да кобылы под вами устали.

Отдохнуть не желаете?

СВЯТОГОР.

Да, да, притомились, наверно.

Где тут, Чертишка, таверна?

ЧЁРТ.

Дык поблизости есть избушка

на курьих ножках, в ней живёт девчушка,

пирогами всех угощает

да наливает заморского чаю,

а потом печь по чёрному топит

и в баньке парит приблудных, мочит.

СВЯТОГОР.

Тормози, Микула, дружину!

Эка, послужили мы.

Притомились братья твои.

Ждут нас в избёнке харчи.

Картина пятая

Изба Бабы Яги, которая разделена на две половины: столовая и баня /разделительной чертой служит печь и дверь в баню/. Печка топится, из двери баньки выходит пар. В столовой Бабы Яги накрыт стол.

Одетая в нарядный женский сарафан Баба Яга достаёт из печи яства и ставит их на стол. Баба в углу сцены, пытается быть незаметной.

МИКУЛА СЕЛЯНОВИЧ.

Что поделаешь, с солдатнёю спорить опасно,

на кол посадят, съедят припасы.

Развернул воевода процессию к лесу

в поисках бабьего интересу.

Подъезжаем к избе, заходим.

В избу входят семь богатырей.

БАБА ЯГА.

Там баба-краса не ходит,

а лебёдушкой между столов летает,

чаю заморского разливает

в чаши аршинные,

песни поёт былинные.

На скатертях яств горами,

капусты квашеной с пирогами

навалено до потолочка.

МИКУЛА СЕЛЯНОВИЧ.

Как звать, величать тебя, дочка?

БАБА ЯГА.

Девица-краса краснеет

да так, что не разумеет

имени своего очень долго.

Кажись, меня кличут Ольгой.

АЛЕША ПОПОВИЧ.

Ну, Олюшка, наливай

нам свой заморский чай!

Богатыри садятся за стол потчевать. Едят, веселятся. Михаил Потык ест осторожно, прислушивается, принюхивается; напитки лишь пригубляет, остатки незаметно выливает на пол.

БАБА.

Выпили богатыри, раскраснелись.

Глядь, а банька алеет,

истоплена дюже жарко.

Дров бабе Яге не жалко.

Не жалко ей и самовару.

Мужам зелье своё подливает

да приговаривает.

БАБА ЯГА.

Кипи, бурли моё варево;

плохая жизнь, как ярмо,

пора бы бросить её;

хорошая жизнь, как марево;

был богатырь, уварим его!

БАБА.

Воины пили чай и хмелели.

МИХАИЛ ПОТЫК.

Лишь Потык, прислушался он к напеву,

бровь суровую нахмурил,

в ус мужицкий дунул,

усмехнулся междометием,

насупился столетием

и подумал о чём-то своём.

БАБА.

Мы не узнаем о том.

А посему «сын полей» не пил, пригублял

да в рукав отраву выливал.

БАБА ЯГА.

А баба Яга, то бишь Олюшка,

как боярыня, ведёт бровушкой,

глазками лукавыми подмигивает,

ласковым соловушкой пиликает

речи свои сладкие.

ЧУРИЛО ПЛЕНКОВИЧ.

Брательнички падкие

на бабью ворожбу,

рты раззявили, ржут!

Алеша Попович встает из-за стола и заигрывает с Бабой Ягой.

АЛЕША ПОПОВИЧ.

А Алеша Попович

хочет Ольгу до колик,

норовит идти в опочивальню.

Губы жирные вытирает

платочком шёлковым, вышиванным,

супружницей в дорогу данным.

Алеша Попович вытирает рот платочком жены.

БАБА.

А как губки вытер,

в деве красной заметил

две, три глубокие морщины,

глаз косой и вместо груди вымя.

В обморок упал, лежит, молчит.

Алеша Попович смотрит на Бабу Ягу косым взглядом, пугается, падает на кровать и спит. Баба Яга снимает обручальное кольцо с пальца Алеши и прячет его в свой кармашек. Богатыри едят, пьют. Из-за стола поднимается Святогор.

СВЯТОГОР.

Была бы баллада,

но как-то не надо;

была бы идея,

да брага поспела;

выходи ка, Илья, дратися,

коли делать больше нечега.

ИЛЬЯ МУРОМЕЦ.

(поднимается и кричит)