Песталоцци - [9]

Прошло немного времени, и ват четвертое письмо Песталоцци пишется совсем по-другому, но, конечно, в том же сантиментальном стиле, который так характерен для эпохи.

«Мадемуазель! Я напрасно ищу покоя. Мои надежды потерян». Наказанием за мою необдуманность будет вечная печаль. Я решился Вам удивляться, с Вами беседовать, Вам писать и думать о Вас, переживать Ваши чувства, Вам говорить о них. — Я должен был знать слабость моего сердца и знать, на какие опасности я иду. — Что я должен теперь делать? Должен ли я молчать и пребывать в тихой печали моего сердца, и не говорить, и не ждать, не надеяться на какое-либо облегчение в моем страдании?

Нет. я не хочу молчать! Для меня будет легче, если я буду знать, что я не смею на что-нибудь надеяться. Но на что надеяться? Нет, я не смею надеяться! Вы видели Меналька, и тот человек, которого Вы полюбите, должен быть похож на него. А я? Кто я? Какое расстояние! Я уже чувствую дыхание смерти от ужаснейших для меня слов, что я не похож на Меналька, и что я поэтому не достоин Вас. Я знаю, я заслуживаю такого ответа, я его получу, я не жду ничего другого, но тем не менее я должен Вам писать, я должен Вам рассказать о моей печали, я должен Вам еще раз просить, как о милости, чтобы Вы мне сами сказали, как далеко я стою от великого Меналька, и как далеко, как ужасно далеко я стою от надежды добиться хотя какого-нибудь участия ко мне в Вашем сердце. Целые дни я брожу без работы, без занятий, без дум, вздыхаю ищу развлечения и не нахожу его; я беру Ваше письмо, прочитываю его, читаю его снова, мечтаю, надеюсь и снова теряю все надежды. Я обманываю нежно заботящуюся испуганную мать рассказами о какой-то несуществующей болезни. Я бегу на свидание с друзьями, но вот уходит моя веселость, я запираюсь в самой маленькой, в самой темной комнатке, я кидаюсь на постель, в не нахожу сна, не нахожу спокойствия. Я сам не узнаю себя. Я целые дни думаю только о Вас, вспоминаю о каждом слове, которое Вы сказали, о каждом месте, где и Вас видел. Я потерял все силы, все спокойствие и завишу сейчас целиком от Вас. О, каким маленьким, каким достойным презрения я должен казаться Вам в тот самый момент, когда я ищу Вашего внимания к себе. Три раза я начинал писать письмо и три раза я уничтожал его. Это письмо я не хочу уничтожать. Я считаю своим долгом сейчас говорить. так как молчать для меня невыносимо.

Вы знаете мое сердце. Вы знаете, как далеко оно от всякого лицемерия. Вы знаете мою застенчивость. Вы знаете также, как много мне нужно преодолеть в себе, чтобы решиться на этот шаг. Больше я не хочу оправдываться перед Вами.

Благостное небо! Помоги мне в спокойствии дождаться ответа и Вы, дорогая Шультгес, спешите вернуть меня самому себе. О часы ожидания, минуты, остающиеся до решения! — Мое сердце бьется! — Как я перенесу это? — Мое счастье, мое спокойствие, все будущее, и сам — все целиком зависит от Вашего ответа!

Спешите, я прошу Вас, ответить хотя бы кратко

Вашему П.»

На это письмо, написанное в страстном порыве. Песталоцци не скоро получил ответ. Он отдал его своему приятелю Каспару. — брату Шультгес, а этот разорвал конверт, прочел письмо и не передал его по назначению, так как считал, что это поведет к неприятностям и для Песталоцци и для сестры. Тогда Песталоцци написал грубое письмо Каспару с требованием отдать немедленно письмо по адресу. Кончает он свое резкое и необычайно (для него) решительное письмо к Каспару следующими словами: «Я требую от тебя, чтобы ты отдал немедленно письмо. Я решился не отступать от моего требования. Не откладывай своего ответа на долго, иначе я должен отыскать такие пути переписки с мадемуазель Шультгес, когда я не буду бояться, что кто-нибудь будет вскрывать мои письма».

Каспар отдал письмо Анне. Анна ответила Песталоцци очень сдержанно. Она писала:

«Я надеюсь, что Вы примете эта строки так, как я хочу, чтобы Вы их приняли. Я не хочу никого заставлять страдать. То, что Вы страдаете, я знаю, поверьте мне. Мой брат передал мне о таких вещах, которые меня вполне убедили в том, что Вы весьма беспокоитесь. Как неожиданно! Как поразительно чуждым кажется мне все это. но я хочу об этом молчать. Я только хочу, чтобы та глубокая рана, которая произошла благодаря потере нашего и в могиле дорогого Меналька, и то беспокойство, которое у Вас сейчас, Вы не воспринимали слишком тяжело. Оплакивайте нашего дорогого друга, он заслуживает нашей памяти. Никакая печаль не может быть слишком глубокой.

Но не имейте плохих мыслей о Вашем еще живущем друге Каспаре. Он знал свою очень чувствительную сестру и правильно поступил… Я хочу Вас заверить. что он действнительно Ваш искренний друг.

До свидания».

Песталоцци уже в следующем письме признал, что он слишком грубо поступил с Каспаром. что он его очень любит, что он не имеет никаких плохих мыслей о нем Он удовлетворился тем, что Анна ему разрешила писать Его письма приобретают относительно спокойный тон. В свою очередь ее письма становятся мягче, она уже говорит о том. что его письма производят на нее сильное впечатление, что тот, кто так пишет, должен глубоко чувствовать и т д. Пока что все содержание ее писем вращается вокруг смерти Блюнчли и его достоинств. Однако подписывается она уже по-другому — Ваш искренний друг. Характерный постскриптум имеется о одном из писем: «Я не могу Вам выразить, как сильно трогает меня Ваша забота о незапятнанности моей чести. Я надеюсь, что Ваши намерения известны сейчас только богу и Вам Ведь Вы знаете то, что отсюда может произойти».