Песок под солнцем - [8]

Его идея с холодным домиком в саду меня настораживает. Если что случится с парнем, я ведь себя винить стану, что не уберегла. А не поехать ли мне с ним? Решено: никуда я Миха одного не отпущу, пока действие «огонька» не пройдет. Нашим говорить не стану — запретят. А так… Потом, конечно, попадет сильно. Но ведь потом.

Чтобы устроиться на мотоцикле, пришлось подвернуть юбку. Некрасиво, но пусть — на улице ночь, а люди в темноте видят плохо. Просовываю руки поглубже через карманы Михиной куртки и сама прижимаюсь к спине. Удобно, такой большой, от ветра закрывает.

Как только выбрались из города на шоссе и мотоцикл перестал крениться в поворотах, я высвободила одну руку, дотянуться до пояса, стягивающего плед. На конце его, стилизованном под голову змеи, радиомаячок. Под левый глаз замаскирована кнопка включения-выключения, под правый — аварийный сигнал. Я выключила маячок, подождала минуты две, включила на минуту и выключила снова. Наши поймут, что я хотела сказать: «Выключаю намеренно и добровольно. Прошу не искать.» В случае крайней необходимости вычислить, куда мы поехали, при наличии досье на Миха и зная шоссе, не составляет труда. Но Миху почему-то доверяю полностью. Даже в его нынешнем состоянии. К слову, состояние-то пока вполне нормальное.

До домика в саду мы доехать не успели, слишком долго петляли по городу. Его прихватило еще на шоссе, перед поворотом на проселок. Руль в руках мелко задрожал, а спина напряглась.

— Мих, остановись!

— А? Что такое? — мотоцикл выкатился на обочину и затих. Парень обернулся с каким-то закаменевшим и жалобным одновременно выражением лица.

— Что-что… У тебя вторая волна, — отвечаю и, наклонив голову набок, подставляю губы для поцелуя. На сей раз я ответила ему. Так необычно, мой язык длинный и шершавый, а его — короткий и гладкий. И я могу пройтись своей «терочкой» по его языку справа и слева. И даже сверху, если изогнуть кончик. И вкус его мне понравился. В общем, отлипли друг от друга мы совсем не сразу. Мих тяжело дышал, хотя смотрел уже осмысленно. Язык его все же не слишком слушался:

— Ар-фа, ты рискуешь, оставаясь со мной, когда я в таком состоянии…

— А мне кажется, нет. Ничего плохого ты мне не сделаешь. У нас другая проблема — мы не можем ехать и целоваться. А ехать надо, скоро пойдет дождь и может, даже со снегом.

— И что ты предлагаешь? — он растерян и напряжен. Я беру дело в свои руки:

— Садись. Вот так.

Я устраиваюсь позади и просовываю руки в карманы куртки, чтобы до него добраться. Ощущения рук на теле Миху хватает, даже с запасом. Когда я начинала шевелить пальчиками, Мих сбрасывал скорость и звучно дышал, а минут через двадцать его отпустило. Мы как раз приблизились к поселку.

Садовый поселок состоит из нескольких рядов одинаковых утепленных контейнеров-домиков размером два на четыре метра, на столь же маленьких участках. Не для сада, конечно, а для пары яблонь и клумбы с цветочками. На некоторых клумбах еще сохранились цветы, а другие убраны на зиму.

— Откуда здесь такое? — спрашиваю, вовсе не надеясь получить ответ, но Мих, вспомнив о своей роли гида, удовлетворяет мое любопытство:

— Таких поселков в пригородах развели много лет пятнадцать назад, тогда была мода на занятия в кружках «фольклорного садоводства». Потом эти кружки распались, домики отправили на переработку, а земли вернули в общий оборот, почти везде. Общий оборот — как все сельхозугодья, вахтовые бригады обрабатывают. Наш вот поселок почему-то выжил.

Ночью вокруг кажется абсолютно безлюдно, хотя в паре домиков блеснул свет из окон. Так что зря Мих надеялся здесь просто пересидеть приступы — одиночества на Основе не бывает.

Странно, а сама об этом не подумала. Вот ведь, Мих сказал, тут можно пересидеть, и я не стала анализировать. Настолько верю? Хорошо и плохо, голову стоит держать включенной. Например, сейчас он, сгорбившись, задумчиво уставился на бензобак мотоцикла. Неужели и правда решил вылить бензин? А завтра обратно на чем ехать? Да и смысл? Сказать ему про других «садоводов»? Нет, не стоит, еще нервничать будет. Пусть продолжает думать, что мы здесь одни.

— Мих, выкрути свечу и успокойся. Не надо ничего выливать.

— Меня прижмет, я ее опять вкручу и поеду…

— Тебя уже прижало или еще не отпустило. Я здесь, помнишь? Если боишься, отдай свечу мне, я спрячу.

— Рафа, я вот что… может, ты запрешься в домике, а я на крылечке посижу? Третья волна, говорят, самый сильный приступ, я не уверен… если я наброшусь на тебя, ты можешь не успеть убежать.

Он набросится. Надо же.

— А я не уверена, что стану убегать. Пока мы ехали, у меня было время подумать. Да, я сначала такого не планировала. Но мы здесь и пусть будет, как будет.

— Я сделаю тебе больно, если не сдержусь, — ему самому больно так говорить, по лицу видно.

— Может быть. Не знаю. — Вообще-то, если подумать, анатомия нас не слишком сильно отличается. Люди просто заметно крупнее… во всех местах. Вслух же говорю: — Не думаю, что это очень страшно, да и потом, ничего же еще не случилось, а мы стоим тут и мерзнем. Пойдем в домик.

В домике оказывается чистенько и уютно, но очень тесно даже мне. Справа от входной двери пристроился электрокамин, вдоль длинной стены — узкая кровать, напротив нее у окна тумбочка с чайником. Слева от двери вешалка для одежды. Мих щелкает переключателем и на нарисованных поленьях заплясали жаркие огоньки, а из спрятанного динамика послышалось тихое потрескивание дров. Сняв и повесив на крючок куртку, он с усмешкой разглядывает полы своей рубахи, свешивающиеся поверх брюк, в то время как сзади рубаха остается заправленной. На месте половины пуговиц только неаккуратные дырки.