Песок и золото - [17]

— Видите у него этот шрам? — Порошин ткнул пальцем в один из тысячи шрамов Чеклинина. — Как-то пошли с ним к блядям, это еще до «Руси» было, и тут — нихуя себе! — он приставляет мне нож к горлу. Говорит: «Слезай». А я без штанов, ну понятно, в кровати... Ну, думаю, сейчас зарежет, если не встану. А вынимать не хочется... Короче, незаметно берусь за табурет — и хуяк! — ему по лбу... Тут он в себя пришел, конечно.

Они посмеялись и чокнулись. Гортов заметил, как во дворе под фонарем ждали двое в черных рубашках. Они стояли к бару спиной и, скорее всего, дожидались Чеклинина. Они не мерзли, и даже рубашки еще расстегнули, а на козлах в это же время прыгал замерзший ямщик в куртке.

— Что ж вы, ребята! — заговорил Чеклинин. — Читаю я ваши статьи, но что-то нет в них жизни. Все сухо и как будто по схеме накатано. А надо, чтоб каждое слово вбивалось, как осиновый кол, в грудь либеральной гадине, — и он выставил вперед свою грудь.

— Будем стараться! — с усмешкой рапортовал Порошин. Все снова чокались. Приносили супы и закуски.

* * *

Через некоторое время Бортков ушел в туалет, а вслед за ним пошел Чеклинин. Их долго не было. Воцарилась тягучая тишина, и не отоспавшийся Гортов закрыл глаза и стал дремать, пристроившись к стенке.

Приоткрыв их опять, он увидел стоявшего прямо над ним Чеклинина, дышавшего на него и державшего его за плечо. Сквозь полусон доносился, как из пещеры, голос: «Я свинью пробиваю насквозь одним ударом — это как дубленку пробить», — при этом Чеклинин держал округлый столовый нож двумя пальцами, которым тыкал в воздух возле лица Борткова. Бортков остолбенел.

Гортов вздремнул еще немного и снова увидел Чеклинина, который говорил:

— Скажу вам честно, ребята. Мне это тоже не нравится. Знаете, почему я здесь? Как думаете, почему? — Гортов сунул голову за спину сидевшего рядом Спицина, чтобы меньше слышать Чеклинина, но тот продолжал.

— Я диабетик! Я больной человек! Мне необходима политическая стабильность! — говорил тонко, несоразмерно своему телу Чеклинин, а Гортов с вялым раздражением думал, почему им всем непременно нужно облегчить перед ним свое сердце.

Он не унимался долго, и Гортов что-то, в тумане, ему отвечал. Порошин и Спицин спали.

Распрощавшись с Чеклининым, они остановились на мостовой возле брички. Разъехались все, кроме Гортова и Борткова. Бортков стоял в стороне от всех с бескровным печальным лицом, смотря себе на ноги.

Гортов подошел к нему и спросил, что случилось. Бортков не откликался. Гортов тронул его за плечо, и тогда Бортков завопил, бросившись к нему с безумными перекошенными глазами, весь мокрый, ошарашенный, словно только что вынырнул со дна глубокой речки.

— Ты не понимаешь, что сейчас случилось! — Бортков потянул его вниз за лацкан, будто требуя упасть перед ним на колени. — Когда мы ушли вдвоем... он сорвал с лица маску. Его лицо было маской, можешь понять? Там была волчья пасть. Пасть, понимаешь?! Он чуть не откусил мне голову! Он черный маг... он хотел гипнотизировать нас, он хотел... Я защищал нас! Я выставил энергетический щит! А он хотел...

Бортков захлебывался и задыхался, на лице у него выступили сосуды.

— Кто? О ком ты? — Как можно сочувственнее спрашивал Гортов, при этом стараясь извлечь из руки Борткова лацкан пиджака, который тот крепко удерживал.

— Чеклинин. Чеклинин. Чеклинин... — он повторял это как заклинание, озираясь и пригибаясь к земле.

— Да чего там, обычный гопарь, — пожав плечами, сказал Гортов.

— Не понимаешь!.. — почти зашипел он.

— Тебе надо домой! Я отвезу тебя.

— Ты мне не веришь, да? — бросился к нему Бортков, и вся левая сторона лица Гортова оказалась в разбрызгавшейся слюне Борткова.

— Конечно, верю, — Гортов наконец-то сумел высвободить рукав.

— Не веришь, — Бортков сел прямо на землю, скрестив ноги. Тяжелым комом упали ему на глаза седые волосы, и он не поправил их. Он стал говорить тихо, как будто уже только себе. — А он бес. Чеклинин — бес. Ты не знаешь!.. Он спрашивал про тебя!

— И что спросил?

— Спросил — какой ты национальности.

— Бесы такое спрашивают?

— Хватит! Не смей! Не шути! — Бортков завыл, подскочил, побежал куда-то в сторону мусорки. — Ты не понимаешь!.. Здесь, в Слободе, людей убивают. В землю закапывают, еще живых. Пока не поздно — беги! — кричал он, сам убегая в ночь.

Его голос еще долго звучал: «Беги, беги»

На следующий день Бортков слег с температурой.

* * *

Софья сидела в скучном и сером платье и в шали на круглых плечах. Косы были закручены на затылке в бараньи рожки. Водя по подбородку полной рукой, словно стирая что-то налипшее, она сидела над раскрытым меню и напряженно вчитывалась.

Гортов спросил, что бы Софья хотела себе заказать, на что она с обидой ответила, что ничего не хотела.

— Что значит «ничего»?

— Ладно, стакан зеленого чая, — подумав и помолчав, сказала Софья.

Гортов заказал себе сто грамм коньяка и сразу же выпил. На это Софья неприязненно повела плечиком, помешав уже растворившийся сахарок. Гортов заказал еще пятьдесят.

Софьина угловатость и простота уже казались ему трогательными. Гортов подумал о том, что кожа на животе у нее, наверное, белоснежная и чуть обвисшая. Мягкой и, наверное, тоже слегка обвисающей была тяжелая грудь. А белье у нее было простое, хлопчатобумажное и тоже белое.