Песочные часы - [55]

Но с середины 1976 года «коммуна» Пойпаэт превратилась в ад, и Нуон Варин перестала выступать на идейно-воспитательных собраниях.

Сменились начальник «коммуны» и почти все кадровые, работники. Старые жители, начавшие было ворчать по поводу голода и беззаконий режима, были выселены. В деревне расквартировали карательно-охранный взвод, состоявший из молодых ребят с ледяными глазами. Питание немного улучшилось, но в «коммуне» угнездился худший, чем голод, пришелец — страх.

Чуть ли не каждую ночь бесследно и навсегда исчезал кто-либо из жителей «коммуны». Только раз

Нуон Варин слышала выстрелы, а между тем число жителей начало таять на глазах. Никто еще не знал о новом использовании мотыг и американских саперных лопат, с которыми не расставались солдаты взвода охраны. Никто не добрался еще до края леса, куда каждую ночь уводили в полном молчании внезапно разбуженных людей. «Коммуна» в ужасе замерла. Люди перестали друг с другом разговаривать. У всех была третья или четвертая категория, и через несколько недель они поняли, что жить им осталось недолго. Бегство не входило в расчет: охранники сидели на дамбах с оружием наготове, отводили людей на полевые работы и обратно, тихо, как кошки, прохаживались ночью вокруг спален. Нуон Варин снова лишилась сна, ожидая по ночам, когда рука охранника отодвинет занавеску в общей спальне. В одну из ночей она заснула каменным сном. Утром, когда проснулась, на соседней койке не было молодой Куэй, китайской студентки из Пномпеня, с которой они иногда обменивались несколькими словами по-французски. Она больше не вернулась. Наверное, лежит около леса с размозженным черепом.

Нуон Варин решила не искать больше объяснений. Целыми днями она ни к кому не обращалась, пикировала на поле рассаду, ухаживала за свиньями, сушила буйволиный помет, таскала каучуковый хворост, рубила топориком кокосовые орехи. Рабочий день был продлен до пятнадцати часов. Воспитательные собрания происходили уже только раз в неделю. Начальник «коммуны» (комиссара уже не было) держал в руке автомат, направленный прямо на собравшихся, и зачитывал очередную брошюрку, а потом — список провинностей. Цитировал неосторожные слова, шепотом сказанные перед сном или в отхожем месте, перечислял тех, кто тайком разжег костер и сварил себе суп из бамбуковых побегов, предупреждал, что революционная власть не потерпит ревизионизма, буржуазного индивидуализма, а также капиталистического пути. Он, вероятно, не понимал этих терминов, но ярость, с которой он швырял их в лицо жителям «коммуны», заставляла каждого из них ждать самого худшего. Из 550 жителей, которые были в «коммуне» в 1975 году, осталось всего 300 человек, в их числе только четырнадцать мужчин. Не было уже ни одного вьетнамца и ни одной вьетнамки. Семьи лонноловских офицеров были уничтожены до последнего человека. Весной 1978 года Нуон Варин пришла к убеждению, что в Кампучии скоро останутся одни женщины и дети.

В феврале 1978 года расправы дошли до высшей своей точки: население Пойпаэта уменьшилось еще на 70 человек. Начальник официально заявил, что «коммуна» будет ликвидирована, так как вся провинция Кратьэх будет превращена в стратегический район. Нуон Варин знала, что дни ее сочтены. Но как раз в этот момент она заболела. Трудно сказать, что это была за болезнь: высокая температура, полный паралич тела, сыпь, состояние прострации и равнодушие к собственной судьбе. Пять дней Нуон Варин лежала в полусознании, одна в огромной женской спальне. В «коммуне» не было никого, буквально никого, кто разбирался хотя бы в лечении травами или в народной медицине.

Когда Нуон Варин вспоминает сегодня об этих годах, ей самой не верится, что она смогла это пережить. Целых три года она не держала в руках даже обрывка печатного текста. Ни разу не слышала радио, музыки и нормальной человеческой речи. Ничего, ровно ничего не знала о том, что происходит в Кампучии и в мире. Она не знала даже, что такое «Ангка» и каковы в действительности люди, которые навлекли на ее родину все эти беды. Три года кошмарного сна, голодного бреда, отчаяния и тоски по детям, такого невообразимого одиночества, что одиночная тюремная камера представлялась иногда освобождением.

Я спросил, была ли за эти три года в «коммуне» сочинена какая-нибудь песня, стихотворение, анекдот, может быть, поэма в прозе, в духе азиатской народной культуры… Ведь исключительные ситуации всегда, во всех культурах дают начало какому-нибудь самодеятельному творчеству.

Песня? Нет. Ничего подобного не было. Это трудно понять, надо самому пережить. Отупевшие от голода и изнеможения люди, которым каждую ночь угрожала смерть, затерявшиеся, разлученные со своими близкими, подвергнутые невообразимому психическому давлению, — могли ли такие люди сочинять песни?

29 апреля 1978 года около четырех часов утра (исполнилось три года, как Нуон Варин прибыла в исправительную «коммуну») оставшихся в живых жителей Пойпаэта разбудили треск выстрелов, взрывы гранат, шум боя. Нуон Варин не могла понять, кто и с какой целью напал на «коммуну». Она не знала, что существуют партизаны. Солдаты взвода охраны бросились к лесу, но один за другим полегли под автоматным огнем. За пятнадцать минут штрафная «коммуна» Пойпаэт получила свободу. Какой-то запыхавшийся офицер собрал на площади оставшихся в живых и сказал, что отныне здесь освобожденная зона. Кровавая клика Пол Пота — Иенг Сари никогда больше не будет убивать кхмерских патриотов, восстанавливаются свобода, демократия и справедливость. Обязанность каждого патриотически настроенного кхмера — вступить в ряды освободительной армии, помогать ей, приближать победу, которая уже недалека.