Песочные часы - [54]

Первые месяцы в «коммуне» Пойпаэт были невыносимы. Нуон Варин получила самую худшую, четвертую категорию. Она думает, что подлежала уничтожению в первую очередь, спас же ее целый ряд случайностей.

Пойпаэт была одной из тех немногочисленных деревень в восточной части страны, откуда поначалу не выселили прежних жителей. Там находилась с семидесятых годов опорная база «красных кхмеров». Население, которое наполовину состояло из народности чамов, было признано заслуживающим доверия, у них был достаточно высокий уровень революционной сознательности. Это были честные люди, но ужасающе темные и бедные. Пришельцев из города им представили как опасных врагов народа, эксплуататоров и иностранных наемников, несущих прямую ответственность за все несчастья, которые обрушились на кампучийскую деревню за последние пятнадцать лет. Крестьяне из Пойпаэта не могли сочувствовать этим кровопийцам, и говорили они на другом языке, так что войти в контакт с ними было трудно. Они помогали кадровым работникам надзирать за новоприбывшими, следили за ними днем и ночью, доносили о каждом случае неподчинения. Бывало, конечно, что крестьянки подбрасывали иногда сушеную рыбину или горсть тапиоки. Но деревня сама еле могла прокормиться.

Голод поначалу ощущался так остро, что Нуон Варин не могла спать по ночам. Она получала сто граммов риса в день, один раз в месяц — яйцо, время от времени — миску прахока, крестьянской похлебки с соевыми макаронами, овощами и кусочками рыбы. Но чаще всего людям четвертой категории на кухне выдавали только восемьдесят граммов риса, и это было все. У нее начали выпадать волосы, кожа гноилась, десны кровоточили.

Рабочий день на рисовых полях в Пойпаэте был продолжительней, чем в других местах: с четырех утра и до половины восьмого вечера, с полуторачасовым перерывом на обед, который полагалось съедать в поле, не возвращаясь в помещение «коммуны». Через день работу заканчивали в пять часов, после чего начинались собрания по идейному перевоспитанию, которые часто затягивались до полуночи. Собрания проходили так: полпотовский комиссар, прохаживаясь среди сидевших на корточках жителей «коммуны», несколько раз зачитывал вслух учебную брошюрку «Ангки» на данный месяц. Неграмотные часовые следили, не сомкнутся ли у кого-нибудь усталые веки. Провинившихся немедля призывали к порядку.

Потом начиналась так называемая дискуссия. Она состояла из двух частей. В первой части обитатели «коммуны» должны были один за другим цитировать, по возможности ближе к тексту, тезисы только что прочитанной брошюрки. Вторая часть была посвящена критике и самокритике. Начинался, как выразилась Нуон Варин, «конкурс доносов». Чем яростней обвинял человек в лени или несознательности своих сотоварищей по несчастью, тем лучшую оценку получал он сам. Но этого было мало. Требовалось также как можно хуже говорить о себе, признаваться в дурных мыслях, заниматься самобичеванием, рассказывая собственную биографию, приписывать себе всевозможные прегрешения и проступки.

Быстрее всех овладели этим искусством китайцы. Уже через несколько недель они произносили целые поэмы самокритичного содержания, подбирали самые скверные ругательства в свой адрес, с жаром обвиняли себя в приверженности конфуцианству и в связях с империалистами. Самыми непокорными были вьетнамцы, которые всегда держались вместе и делали вид, что не понимают, о чем речь. Начальник «коммуны», злой, примитивный, тупой, терял самообладание, когда вьетнамцы, получив слово, глядели ему прямо в глаза и молчали. Это были, как правило, богатые купцы, образованные, повидавшие мир и не слишком восхищавшиеся тем, что происходило на их старой родине. Но в «коммуне» Пойпаэт они были твердыми, словно гранит как и их соотечественники по ту сторону границы.

Нуон Варин была, наверное, единственным человеком во всей «коммуне», которая на первых порах отнеслась к этим кошмарным молебнам с полной серьезностью. Шатаясь от голода и усталости, она вступала в споры с полпотовским комиссаром, задавала вопросы, пыталась мыслить. Со всей серьезностью и откровенностью она признала наличие пробелов и недостатков в своем сознании: в сущности, только здесь она увидела, как на самом деле живут крестьяне и какая пропасть отделяет жителей городов от остальной массы народа. Она искренне признавала физический труд ценным средством перевоспитания, но ставила под сомнение его изнуряющую чрезмерность и бесцельную суетню. Она не скрывала своих резких суждений о глуповатых чиновничьих женах, но осмелилась упрекать полпотовских кадровых работников в отступлении от революционного равенства, поскольку они жили отдельно, имели собственную кухню, причем далеко не бедную, а некоторые жили даже с семьями, в то время как среди новых жителей Пойпаэта не было ни одной супружеской пары. Нуон Варин требовала также, чтобы жители «коммуны» получали больше информации, прежде всего о своей «коммуне», ее хозяйстве, финансах и производственных планах, а также о жизни страны и мира. Она утверждала, что только таким путем простой народ, к которому она сама хочет принадлежать, сможет утвердить в себе революционное сознание. Ее слова для всех звучали загадочно. Она была женщиной весьма миловидной, можно сказать, красивой. Ее красноречие, интеллигентность и горячность были прямо-таки драматическим контрастом в сравнении с бесцветной и скучной жизнью «коммуны».