Песочные часы - [47]
LXXIX. Жестокость азиатских революций? А как им не быть жестокими? Где еще в мире, исключая, быть может, ранний период конкисты и порабощения Африки, была в новое время создана система, которая стала бы столь ярким воплощением неумолимого насилия, бедствий, унижений и жестокости? Почему всякая азиатская контрреволюция, местная или импортированная, так быстро получает отпущение грехов и уходит в забвение, а о жестокостях народных движений годами говорят с возмущением и ужасом? Испытал ли Запад моральное потрясение по поводу четырехсот тысяч индонезийцев, которых в 1965 году насмерть забивали палками, вешали за руки на деревьях, топили, обезглавливали, четвертовали? Что поделывают палачи низама Хайдабарада, которые в 1947 году разжигали костры на животах бунтовавших крестьянок в Тиленгане, и элегантные британские офицеры, которые в 1952 году фотографировались с отсеченными головами малайзийских партизан? Кто лицемерно заламывает руки, сокрушаясь о судьбе изгнанных из Сайгона сутенеров, воров и бандитов, которым, видите ли, в Парагвае приходится основывать «El Nuevo Saigon»[36], и ничего не имеет сказать насчет «тигриных клеток»? Эти клетки, если требуется пояснение, изготавливались из толстых стальных прутьев с пятисантиметровым расстоянием между ними. За десять дней пребывания в клетке тело узника превращалось в один вонючий и гноящийся ожог. Все это происходило не несколько веков назад: через застенки сайгонско-американской полиции прошло более сорока тысяч человек. Последних узников полуживыми извлекли из «тигриных клеток» весной 1975 года.
Сейчас я вместе с другими описываю зверства полпотовцев, ибо потрясен до глубины души и хотел бы, как требует этого моя профессия, передать свое возмущение читателям. Но я здесь могу сказать лишь половину правды. По-прежнему мало известно о зверствах полиции Лон Нола. Считают, что ею замучено от десяти до двадцати тысяч человек, заподозренных в сочувствии «красным кхмерам». Тот человек из Пномпеня, фотографию которого я нашел в кармане его мундира, тоже непохож на филантропа или впечатлительного гуманиста. Он располагал, должно быть, неплохими рекомендациями от правой партии «Сангкум», которую ЦРУ давно использовало в качестве вывески. Он проявлял, надо полагать, усердие, раз дослужился до такого количества звездочек, нашивок и наград. Может быть, он был комендантом прославленного лагеря в каменоломнях под Пномпенем, где заключенные, которые были уличены в содействии партизанам, на ночь приковывались к нарам и перед сном получали двадцать пять ударов плетью из твердой буйволовой кожи.
Нельзя представлять дело таким образом, что на светлую, мирную и веселую страну внезапно напала орда варваров с мотыгами в руках. Уж скорее наоборот: «красных кхмеров» никогда бы здесь не было, если бы буржуазия и компрадорская элита не создали таких социальных условий, что кровавая революция стала единственным выходом. Совесть мира молчала пять долгих лет правления Лон Нола и только сейчас внезапно пробудилась, скорбя о преступлениях «красных кхмеров».
Впрочем, здесь скорбь сугубо избирательная, обусловленная потребностями дипломатии. В январе 1979 года о бывшем главе государства «красных кхмеров» Сианук говорил в Нью-Йорке: «Его превосходительство господин секретарь Пол Пот». Американский представитель в ООН не скупился на тонкие замечания насчет суверенности Кампучии, поскольку Соединенные Штаты всегда выступали за «невмешательство в чужие дела». Западная пресса брезгливо молчит, ибо ее принцип — информировать о делах текущего дня, а не заниматься поисками истин, являющихся достоянием философов. Но ведь эти люди могут стерпеть и подлинно народную революцию, лишь бы она хоть какое-то время служила их интересам.
Хотелось бы знать: каким же путем должна пойти революция, чтобы она, пусть на короткий момент, оказалась на руку империализму?
Продолжаются споры, ведутся дискуссии. Только черепа людей, замученных Лон Нолом и Пол Потом, разлагаются в тишине. Только тот парень без лица, угасающий в больнице «Прачкет Миалеа», унесет с собою рассказ, который нам следовало бы знать, прежде чем выступать с глубокомысленными суждениями.
LXXX. Азиатская специфика? Конечно, нечто такое существует. По крайней мере в области повседневных культурных норм, ибо ни одно из великих азиатских верований не изобрело ни индивидуальной совести, ни системы этических норм, которые были бы обращены к человеку, а не к божествам. Те, кто так говорит, должны как следует приглядеться к индийским святошам и спросить, на что живут разного рода мистики и поборники созерцания.
