Песочница - [23]

– Что ты делаешь в жизни?

– Чищу снег, – подумав, ответил Джон.

– Это твой бизнес?

– Да.

– Так у меня есть снег, а ты его чистишь, почему бы тебе не приехать и не почистить его, забыв, кому ты его чистишь, простив меня по-христиански, наконец…

Джон согласился и явился с лопатой. Я спросил, отчего же он чистит снег лопатой? На что получил ответ, что, оказывается, он продал свой грузовичок со скребком, а с лопатой в руках чистить снег ему не хотелось. На вопрос, почему же он продал свой грузовичок, Джон только пожал плечами… Мне показалось, что он это сделал из-за обиды на меня… Во всяком случае, больше он не приезжал.

Обида местного рабочего класса коренится в каких-то неведомых стороннему человеку дебрях их загадочных душ. Как сюда попали эти люди? Чем они живут? Кто жил на этой земле до них? Кто будет жить после? Я вот, например, знаю одного коренного индейца с одеялом. Приятнейшая личность… Правда, он, как бы поточнее выразиться… неживой. Я вовсе не имею в виду этот отвратительный лозунг, что «хороший индеец – мертвый индеец». Просто на нашей дороге стоит большой неотесанный крест, и на нем так и написано: «Индеец с одеялом». Вот он – самый мой любимый сосед. Его похоронили лет сто назад, но ведет он себя очень смирно и не лезет к соседям с дурными просьбами.

Вот, например сосед, который справа, вместо «здрасьте» попросил одолжить ему двадцать тысяч долларов. Мы в дом-то въехать не успели, а он уже тут как тут. Я, грешным делом, отказал. Ну, банки для этого есть, да и откуда мне взять такую сумму наличными, особенно после того, как мы только что купили дом? Так бедолага со мной уже шесть лет не разговаривает. Хорошо, что дома наши стоят далеко друг от друга и о существовании соседей можно вообще не вспоминать.

Я тут приезжал к знакомым в Торонто, подхожу к их двери, а там рядышком незнакомый мужик сидит. Я приятелей спросил: «А это кто?». Они говорят: «Как кто? Сосед!»

«А чего он у вас на пороге сидит?», – спрашиваю, а они отвечают: «Так это он у себя на пороге сидит»… Входы-то рядышком, вот я и не сориентировался, привык к нашему простору, участкам по шесть акров девственного леса да могилам индейцев с одеялами…

Правда, леса у нас не очень хорошие. Дело в том, что примерно два, а может, три миллиарда лет назад тут все залило лавой, ну, она застыла и сформировала такие мощные скалы, а почва на них не держится, и деревья все время валятся сами по себе при малейшем дуновении ветерка… Может быть, и бедному индейцу с одеялом по макушке какой-нибудь сосной заехало, и одеяло не помогло? Как знать, тайна сия погребена в пыли потусторонних архивов… Померев, не забыть бы спросить, что же приключилось с соседом моим, с индейцем с одеялом? Хотя до того ли будет?

Высоцкий в последнем своем стихотворении, которое, мне кажется, сродни пушкинскому прощальному «Пора мой друг, пора, //Покоя сердце просит…», говорил, что ему, дескать, есть что спеть, представ перед Всевышним… А есть ли нам, что спеть перед Всевышним? Сделали ли мы что-нибудь стоящее в своей жизни, что-нибудь такое, о чем стоило бы вспомнить, когда последний час, говорят, столь же неизбежный, как и налоги, наложит на нас свой мрачный плащ прощанья?

Что предъявим мы своей совести тогда? Роскошный дом с почти выплаченной ипотечной ссудой? Два автомобиля? Моторную лодку, купленную в рассрочку и так и не воссоединившуюся с водной стихией из-за отсутствия свободного времени, затрачиваемого на подработку, чтобы расплатиться за эту же самую лодку?

Нет? Это не всё? В жизни было нечто еще, более важное, безусловно более ценное… Ну, я знаю, что вы скажете… Наше главное достижение – это дети! Дети, которые уже почти купили роскошный дом, правда, тоже на ипотечную ссуду, уже ездят сразу на двух автомобилях и подумывают, купить ли им свою моторную лодку, или лучше набраться терпения и унаследовать вашу…

Вот у нас в глубинке живут люди простые и суровые. Им вообще ничего не надо. Им не только есть, что спеть перед Всевышним, если такая надобность обуяет, но есть и что прокукарекать, и даже сплясать… Простой народ первопроходимцев весьма духовен. Они бывают грубоваты, и я даже иногда начинаю подозревать, что индеец с одеялом умер не совсем своей смертью… Но все же нельзя отрицать, что человек, породнившийся с природой, гораздо более духовен, чем горожанин, отгородившийся от всего естества кабельным телевидением и билетом в Оперный театр, в который скоро даже самих певцов будут пускать только за очень большие деньги.

Хотя, в общем, что же наш простой человек покажет Всевышнему? Груду нелегально добытых оленьих рогов? Плантацию марихуаны, которая по всем законам, божеским и земным, не должна была расти в нашем суровом климате, но однако ж росла и радовала суровых рыцарей лесного обихода?

Итак, запутавшись в догадках, кто что споет, представ перед Всевышним, я поддался давней наклонности и решил приобрести рояль. Ведь будет гораздо легче спеть, вооружившись аккомпанементом. Я, конечно, понимал, что голыми мы вошли в этот мир, голыми и уйдем… Но иметь рояль все же хотелось, даже если и придется наяривать на нем исключительно в обнаженном виде.