Песня снегов - [35]

- А, - протянул Конан, явно польщенный. - Тогда ладно. До завтра, Иземчик.

- Изюмчик, - обиженно поправила трактирщица.

Конан сочно чмокнул ее в губы, взял с кровати свой меховой плащ, потом обулся и встал.

- Я готов, - объявил он.

Они вышли, притворив за собой дверь. Расстроенная Амалазунта рассеянно обглодала баранью ногу, брошенную Конаном, допила вино, оставленное Арвандом, и с приятной тяжестью в желудке погрузилась в глубокий сон.

13

Луна, похожая на разломанную пополам краюху хлеба, ярко освещала заснеженные улицы спящего города. Конан и Арванд тихо крались вдоль домов, пока наконец перед ними не расступились здания и они не увидели круглую площадь, мощенную булыжником. Посреди площади возвышался большой деревянный столб. Рядом маячил часовой в меховой шапке. Он разложил два костра, потягивал пиво и с сомнением поглядывал на оставленное ему оружие - длинный деревянный, кол, довольно прочный и остро заточенный.

Старейшины рассудили, что именно таким орудием легче всего будет покончить с оборотнем, если что-нибудь вдруг случится.

"Если она примется за свои колдовские штучки, бей прямо в сердце", отечески посоветовал солдату один из мудрых старцев, бросил на прикованную к столбу Хильду трусливый взгляд и поспешно удалился. Часовой с тоской посмотрел ему вслед, сплюнул на снег и стал готовиться к утомительному ночному дежурству.

Время от времени он с подозрением поглядывал на пленницу, но та и не думала приниматься за "колдовские штучки".

Самой сильной магией, на которую оказалась способна маленькая Хильда, были безмолвные слезы и постукивание зубов. Она замерзла. Костры, возле которых грелся часовой, уделяли толику тепла и пленнице, но этого было явно недостаточно.

Хильда не пыталась сопротивляться, протестовать и вообще хоть как-то бороться за свою жизнь. Короткий жизненный опыт убедил девушку в том, что от нее самой вообще ничего не зависит. Она ли из кожи вон не лезла, пытаясь угодить Сунильд и ее сыновьям - первым из хозяев, кто обращался с ней сносно, - но малейшее подозрение в колдовстве было для Синфьотли достаточным основанием отдать ее в руки палачей. Он даже не выслушал ее объяснений. Он даже не позволил ей одеться. Она так и стояла у столба в одном башмаке.

На небо высыпали звезды. Поднялась луна. Шло время, но Хильда и не думала превращаться ни в лисицу, ни в волка. Она неподвижно смотрела в огонь бессмысленными глазами и дрожала с головы до ног. Цепи, сковывающие ее, все время позвякивали.

Часовой глотнул из фляги пива и покачал головой. Какая уродина эта молоденькая ведьма! А он-то думал, что молодые ведьмы все как на подбор раскрасавицы, а уродливыми становятся к старости, когда не могут уже очаровывать людей красотой и прибегают к иному оружию - страху и отвращению. Но эта была тощенькая, как сушеная рыба. Рубаха не скрывала ни торчащих ключиц, ни ребер, ни жалкой, плоской, почти детской груди. Остренький носик Хильды покраснел, темные, похожие на мышиные хвостики косички разлохматились.

Часовой ощутил, как в нем шевельнулось нечто вроде сочувствия, и угрожающе помахал перед лицом Хильды острым колом.

- Эй _т_ы_, - сказал он, - без колдовства, ясно?

- Ясно, - сипло отозвалась Хильда, которая не поняла, почему он сердится на нее.

- То-то. - Он опустил кол. - Да ты, девка, вся горишь, как я погляжу. Болеешь. Еще бы, такой мороз, а ты, считай, голая. Так ведь завтра тебя побьют камнями, так что это даже к лучшему. Ничего не почувствуешь. А может, за ночь замерзнешь, отмучаешься.

Он вздохнул и допил из фляги свое пиво.

Чьи-то жесткие пальцы сдавили ему горло. Часовой захрипел и выронил флягу. Несколько капель пива вытекло из его раскрывшегося рта. Он хотел было крикнуть, но уже не смог. Отточенный кол выпал из его пальцев. Часовой дернулся в последний раз и затих.

Хмыкнув, Конан опустил тело на снег. Когда варвар, до самых глаз закутанный в меховой плащ, выпрямлялся, Хильда увидела его в красноватом прыгающем свете костра. Он показался девушке огромным лохматым зверем, бесшумно выступившим из ночного мрака. Пленница в ужасе смотрела, как этот зверь поднимается над убитым солдатом, становясь все выше и выше, как он на глазах превращается в человека - страшного свирепого человека, все еще разгоряченного недавним убийством. Хильда беззвучно закричала, как кричат в кошмарном сне, и задергалась, стараясь освободить хотя бы руки. Чудовище приближалось к ней, разглядывая ее холодными равнодушными глазами.

- Подожди, Конан, - послышался чей-то голос, и из мрака вышел второй - худощавый, стройный. Он отстранил чудовище, которое замерло, недовольно ворча, и подошел к девушке вплотную. Она увидела совсем близко его лицо, уже немолодое, с темными глазами и острыми скулами. Тяжело дыша, она уставилась на него, не зная, какого еще ужаса ей ждать.

- Детка, - негромко проговорил он, - не бойся. Я - человек, и вот этот дикарь в мохнатом плаще - тоже человек, не оборотень.

Она зашевелила губами, потом с трудом прошептала:

- Убейте меня.

- Глупости, - произнес темноглазый, - я попрошу тебя кое о чем, Хильда. Пожалуйста, не бойся и молчи. Если ты будешь меня слушаться, все будет хорошо.