Песня кукушки - [21]

После гибели Себастиана семья Кресчентов напрягла все силы, чтобы принять «бедняжку Вайолет» в свои дружелюбные объятия, но Вайолет не оправдала их ожиданий. Вместо того чтобы погрузиться в приличествующий скромный траур, она обкорнала волосы, потом начала курить и носить платья, демонстрирующие мужчинам икры. Еще она начала беспокоить отца Трисс просьбами дать ей денег, и мать все время качала головой и ворчала о целом состоянии, потраченном на коктейли и «светскую жизнь».

Трисс положила ладонь на входную дверь, чуть ли не ожидая, что та окажется холодной. Вайолет действительно казалась ледышкой — холодной, эгоистичной и неприятной. Ее визит проделал дыру в хрупком спокойствии дома, словно неосторожный ноготь, порвавший бинт. Он унес последние капли радости, еще державшиеся в Трисс. Она увидела себя глазами Вайолет — бледная и жеманная пособница отца и его претензий. «Вероятно, если ты холодна, мир вокруг тебя тоже станет холодным…»

Отец Трисс не подал виду, что заметил крошечное белое нечто, приземлившееся между ногами Вайолет. Но Трисс была почти уверена, что эта хрупкая крошка, упавшая с безоблачного сентябрьского неба, была одинокой снежинкой.

ГЛАВА 8 ПОЛУНОЧНАЯ ПОЧТА

Когда Пен появилась наверху лестницы, Трисс не смогла сдержать улыбку, расползшуюся по лицу. Младшая сестра разочарованно нахмурилась, увидев Трисс в вестибюле. Вероятно, она действительно считала, что доктор сразу же распорядится, чтобы Трисс увезли в смирительной рубашке, а отец вернется домой в одиночестве.

Однако первые слова Пен ничего такого не подразумевали.

— Где Вайолет? — спросила она. — Это же была она?

— Тише, Пен, — сурово ответила мать. — Да, и она ушла, чему я очень рада.

— Почему она не зашла?

Вопрос Пен не был удостоен ответа, и младшая сестра унеслась по лестнице вверх. Это был один из многочисленных актов неповиновения Пен — периодически она упрямо твердила, что Вайолет ей нравится. Трисс была почти уверена, что Пен говорит это только для того, чтобы всех шокировать, точно как в тех случаях, когда она утверждала, что пила джин или видела труп.

— Ну что за ребенок, — пробормотала мать и легко провела пальцами по вискам. — Иногда я просто не могу…

Она не сказала, чего именно она не может, но в ее голосе слышалась интонация крайней усталости.

Трисс надеялась, что пирожные утолят ее аппетит, но, когда она почувствовала ароматы ужина, ее снова унесло головокружительной волной голода. Однако ее ждал приятный сюрприз.

— Доктор Меллоуз сказал, что ты потеряла несколько килограммов, так что мы должны позволить тебе есть, сколько ты хочешь, — сказала мать, накладывая Трисс на тарелку пирог с мясом и почками.

Пен стрельнула ядовитым взглядом над своей куда более скромной порцией, но у Трисс и мысли не было с ней делиться. Ей хотелось плакать от облегчения, и мысленно она послала множество благодарностей доктору Меллоузу. Какое-то время она была не способна мыслить, погрузившись в радостное, беспомощное, болезненное поглощение пищи. Пирог, картофель, пюре из пастернака, жареный горох, хлеб с маслом, фрукты, варенье, консервированные груши, бананы, консервированные вишни… Но постепенно в этом блаженстве начала ощущаться горькая нотка. Привычное разочарование было как сон. Стоило ей потянуться за добавкой, как тарелка оказывалась пустой. Она смутно осознавала, что на смену пустым тарелкам приносят полные, но это происходило недостаточно быстро, и через некоторое время она с ужасом и тоской обнаружила, что новых порций больше не приносят.

Она уставилась на опустевшие тарелки, тяжело дыша. Что не так? Почему ей перестали приносить еду? Она осмотрелась, обратив внимание, что все звуки стихли и домашние безмолвно наблюдают, как она скребет вилкой по тарелкам в поисках последних крошек или остатков соуса.

— Довольно, Трисс, — ласково сказала мать с легчайшим оттенком паники в голосе. — Достаточно.

Достаточно? Трисс с трудом могла понять, что значит это слово. С тем же успехом ей могли объявить, что воздуха достаточно и пора перестать дышать.

— Но я все еще голодна! — воскликнула она. В ее голове ничего не осталось, кроме этой потребности, и она по-детски разозлилась и испугалась. — Вы сказали, что я могу съесть, сколько захочу! Я еще голодна!

Ее голос прозвучал громче, чем она намеревалась, но почему бы и нет? Она была в отчаянии. И они обещали ей еды вдоволь! Если они ее любят, почему не кормят?

— Дорогая, — ласково произнесла мать дрожащим голосом, — ты уже съела половину погреба. Так что, если только ты не хочешь сухую овсянку или муку…

— Овсянка! Я могла бы съесть кашу. Кашу!

— Нет! — отрезала мать, закрыла глаза и пригладила волосы. — Нет, — добавила она нежнее. — Хватит, Трисс… правда, хватит.

— Ты обещала! — Трисс вскочила на ноги, и из ее горла вырвался жуткий вопль. — Ты обещала, что я могу есть, пока не наемся!

Она чувствовала невероятную злобу, словно ее обманули, спровоцировали дать волю аппетиту, а потом отняли еду. Трисс крепко сжала тарелку в руках, ей казалось, что она вот-вот разобьет ее о стол и будет смотреть, как китайский бело-голубой фарфор разлетится на крошечные кусочки. Почему родители морят ее голодом? Что с ними не так?