Песня кукушки - [19]

Трисс поняла, что это. Ей доводилось слышать, как радио выплевывает начальные аккорды этой дикой резкой музыки, но отец всегда с неодобрительным восклицанием выключал ее.

Джаз.

— Тебе понравилось? — спросил мистер Грейс.

Трисс с трудом ответила, поймав себя на том, что барабанит пятками о ножки кресла, как будто пританцовывает сидя. Она подумала, похоже ли это на опьянение. Может, она и правда пьяна. От пирожных. Она веселилась. Когда она последний раз веселилась? Угрозы, уговоры, защита — о да, это у нее имелось в изобилии. Но веселье?

Джаз не был респектабельной музыкой. Не предполагалось, что она будет его слушать, и никто не должен был ставить его при ней. Она была уверена, что мистер Грейс это знал, и Трисс бросила на него ликующий взгляд. Заметила, что он не пристукивал ногами в такт — просто стоял рядом с граммофоном, наблюдая за ней и улыбаясь.

В дверь просунула голову сотрудница магазина, и мистер Грейс быстро снял иголку с пластинки.

— Отец юной леди готов отвезти ее домой, — сообщила она.

Трисс охватило разочарование. Мистер Грейс взял щетку для одежды и помог ей стряхнуть крошки пирожных, позаботившись даже о том, чтобы снять волосок с ее одежды.

Когда Трисс вернули отцу, она знала, что ее глаза до сих пор сверкают, а лицо розовое от сладкого и джаза. Отец окинул ее взглядом, слегка нахмурился и потрогал ей лоб, проверяя, нет ли лихорадки. Она же не может быть счастливой, разве что это симптом повышенной температуры?

— Если вам удобно привезти Терезу через неделю для первой примерки…

При этих словах рот Трисс дернулся. Она вернется сюда. И ее тут же затопило чувство вины.

Только когда они вышли, ее веселье пошло на спад. У кассы она заметила ножницы, которые чуть не упали на нее. Они были прикрыты яркой материей, из-под которой торчали кончики лезвий. Под воздействием погоды железо почернело, и острые концы неумолимо смотрели на нее.

ГЛАВА 7 ПОЗДНЯЯ ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА

Трисс ехала домой, и в ее крови играл джаз. Не раз она ловила себя на попытке напеть эти странные прыгающие мелодии, но получалось лишь немузыкальное мычание. Ее наполняло безумное чувство, что все возможно. Но по мере приближения к дому эта незнакомая уверенность покидала ее. Привычное самоощущение снова пеленало ее холодной влажной простыней. И когда она увидела дом, ее оставили последние капли энтузиазма.

В голове крутилось такое количество мыслей, что на секунду она удивилась, почему дом выглядит не так, как обычно. Потом до нее дошло, что всему виной темное пятно перед дверью гаража. Припаркованный мотоцикл нагло преграждал им дорогу, не давая «санбиму» с привычной легкостью вплыть в гараж.

— Что за нахальство! — воскликнул отец, резко тормозя у тротуара.

Черный изящный мотоцикл с коляской был заляпан грязью и казался совершенно не на своем месте на этой чопорной ухоженной площади, словно грязный отпечаток обуви на вышитой скатерти. В том, что можно было смотреть сквозь его металлические детали, было что-то наглое и безобразное. Это была грубая дерзость бродячей собаки, которая вот-вот оскалится и зарычит. При виде этого зрелища настроение Трисс стало еще хуже, хотя ей потребовалась пара секунд, чтобы вспомнить, в чем причина. Она уже видела этот мотоцикл, и его появление означало проблемы. Означало сцены, означало, что ее родители будут рассержены и огорчены.

Пока отец Трисс устраивал целое представление из парковки у тротуара, Трисс бросила взгляд на владелицу мотоцикла, стоявшую с выражением нетерпения на лице, уперев руки в бедра. Высокое стройное тело облачено в длинное землисто-коричневое пальто с высоким воротником, на руках толстые кожаные перчатки, на голове — тугой черный кожаный шлем, подбитый тонкой шерстью. Снизу из-под пальто выглядывала юбка-брюки, а из-под шлема торчали темные волосы длиной до подбородка. Ноги ниже колен затянуты в блестящие чулки. Длинное лицо и выступающий подбородок. Когда нежеланная гостья прищурила глаза, глядя поверх фар «санбима», Трисс ее узнала.

Вайолет Пэриш. Вайолет Пэриш, невеста Себастиана. Когда-то она была просто Вайолет. После гибели Себастиана она стала «бедняжкой Вайолет». А потом, годы спустя, ее имя в семье Трисс почернело и покрылось пятнами, словно сгнивший фрукт, пока ей не отказали от дома окончательно.

— Оставайся в машине, — пробормотал отец Трисс, открыл дверь и вышел.

Трисс наблюдала за происходящим сквозь лобовое стекло, и ее желудок свело в ожидании стычки.

— Мистер Кресчент! — окликнула Вайолет, когда он приблизился. В ее интонациях слышалась напускная лондонская протяжность, но в глубине кипел гнев. — Вы в курсе, что ваша жена продержала меня на пороге целый час?

— Мисс Пэриш, что вы здесь делаете? — Отец явно пытался говорить так, чтобы Трисс его не услышала, но у него это не очень хорошо получалось. — Я велел вам прийти ко мне в офис на следующей неделе, чтобы обсудить ваши так называемые претензии. Как вы осмелились явиться сюда и беспокоить мою семью?

— Да, вы действительно сказали, что сможете встретиться со мной только на следующей неделе, мол, вся семья будет на каникулах, не так ли? — Лондонский акцент Вайолет исчез, словно старая краска, обнажая грубый металл элчестерского произношения. — Но сегодня я увидела вашу машину в городе. Я знаю, когда мне вешают лапшу на уши, мистер Кресчент.