Песня Кахунши - [11]

Чамди не хочет думать о приюте и быстро уходит от медпункта. Внезапно у него начинает кружиться голова, и Чамди падает. В ушах оглушительно дребезжит велосипедный звонок, Чамди пытается встать, но нет сил.

– Ты что, ослеп? – орет велосипедист, еле-еле успевший вильнуть в сторону.

Чамди тоже сердится, только на себя – за слабость, за то, что и дня не может продержаться без пищи. Это все от жары, говорит он себе. Он обращается к небу, просит дождя, хоть и знает, что все напрасно.

Впереди водопроводный кран. Нельзя терять сознание посреди улицы. Чамди выставляет вперед руки и рывком поднимается. Перед глазами все плывет, но Чамди дотягивается до крана и хватается за него, чтобы не упасть снова.

По счастью, из крана опять течет вода, и один только ее вид придает Чамди сил. Он пьет и пьет, уговаривая себя, что водой тоже можно наесться. Еще бы живот в этом убедить, тогда и ноги не будут подкашиваться. И никакого вранья – живот теперь и правда полный.

Пить Чамди больше не хочется, а вот есть – еще как. Он совсем ослабел. Как и прошлой ночью, он сидит под краном, закрыв глаза, и слушает улицу. Непонятно, какая от звуков польза, но глаза закрыты, и кроме звуков больше ничего не осталось. Сначала приходится напрягаться: вокруг очень много звуков сразу. Но Чамди слышит звонок велосипеда и вдруг понимает, что делать. Надо слиться с этим треньканьем. Подняться с ним, отправиться туда, где звонок побывал, на городские улицы или проселочные дороги. Чамди чувствует, что летит. Это невозможно, говорит ему разум. Да ну этот разум к черту! Велосипедный звонок становится тише, удаляется, его сменяет автомобильный гудок, похожий на крик ослабевшего, израненного носорога. И все же его мощи хватает, чтобы унести Чамди подальше от крана и киноафиши. Чамди улыбается, не открывая глаз. Автомобильный гудок сменяется ревом грузовика, а это целых десять носорогов. Они унесут Чамди так далеко, что даже полицейский с киноафиши, хоть он и привык гоняться за гангстерами, его не поймает. Пожалуй, Чамди повезло, ведь голоду тоже его не догнать.

Красные и зеленые огоньки погасли. Без них дом сливается с небом, темный на темном. Ветра нет, рубашки, штаны, простыни, полотенца, нижнее белье на провисших от тяжести веревках даже не колышутся. Жалко, что нет огоньков. Они так красиво бегали то в одну, то в другую сторону. Черные гудроновые разводы на стенах складываются в узоры. Интересно, когда этот дом построили? А люди, которые в нем родились, они до сих пор тут живут? Неужели можно всю жизнь просидеть на одном месте? Чамди нарочно об этом думает, чтобы отвлечься от мыслей о голоде. Вторая ночь без еды.

Он сидит возле крана и рассматривает улицу. Вот проезжает такси, водитель выставил в окно руку с папиросой. Визг тормозов – это старуха шмыгнула через дорогу перед мотоциклом, мотоциклист громко ругает старуху, она что-то сердито кричит в ответ.

Двухэтажный автобус, накренившись, ползет по улице. Внутри сияют огни, время позднее, пассажиров мало. Длиннобородый мужчина спит, уткнувшись в спинку переднего сиденья. Может, он уже и остановку свою проспал, думает Чамди.

Он разматывает с шеи белую тряпку с тремя пятнами крови. За день она насквозь пропиталась потом. Чамди стелет ее прямо на грязную землю и укладывается. Раз за разом он закрывает глаза и открывает снова – у него болит живот.

Мимо грохочет грузовик. Чамди вспоминает мусоровоз, на котором приехал меньше суток назад. Ведь мог бы захватить кусок хлеба из приюта. Миссис Садык поняла бы. В приюте сейчас уже спят. Чамди целый день дышал выхлопными газами. А вот Пушпа не смогла бы дышать, если бы жила на улице.

Глаза сами собой закрываются, в голове мелькают картинки: голуби на приютской стене, цветы бугенвиллей, Иисус. Чамди не успел попрощаться с ним. Интересно, он знает, что Чамди сбежал из приюта? Наверное, скоро заметит, когда Чамди не придет на молитву.

Что-то мокрое касается его уха. Он открывает глаза – это собака. С белой тряпкой в зубах. Собака на миг замирает – и бросается наутек. Чамди кидается следом. Голодный, не до конца проснувшийся, он гонится за собакой, потому что только эта белая тряпка связывает его с отцом.

Хотя собака бежит трусцой, а Чамди отличный бегун, расстояние между ними увеличивается. Он видит собаку в свете уличного фонаря, видит, как топорщится и блестит шерсть на ее спине, видит, как она скрывается за углом. Пятна крови, быть может отцовской крови, придают ему сил. Чамди делает рывок – но собаки нет. Старые двухэтажные домишки, узкие проулки. Собака могла спрятаться где угодно. Ночью ее не найти.

Чамди сгибается пополам, его рвет желчью. Он подвывает, как больное животное. Вытирает рот ладонью, ладонь – о коричневые шорты. Переводит дух. И слышит, как скулит собака. Она прячется за мусорным контейнером на задворках дома. Тряпка по-прежнему у нее в зубах. Собака пытается запрыгнуть в бак, но контейнер слишком высокий. Чамди подкрадывается к ней сзади, но собака чует его приближение. Чамди широко расставляет руки. Собака ощеривается, готовясь наброситься на него. Только теперь Чамди замечает, какая она тощая и грязная. На земле валяется синий полиэтиленовый пакет с чем-то мокрым. Чамди предлагает его собаке, но та не двигается с места. Чамди тихонько свистит и подносит пакет к самому носу животного. А потом подбрасывает пакет высоко в воздух. Собака прыгает – и роняет тряпку. Чамди подхватывает лоскут, а псина шумно обнюхивает свою добычу, высунув язык.