Песня и камень - [2]

Ее красота была преходяща, но память о ней оставалась надолго. Картины, порожденные ею, были вечны. Большей похвалы красоте быть не может.

При виде ее вы не думали о том, что эта женщина киноактриса, жена, мать, что она знакома с печалью и беспокойством. Красота ее пылала так ярко, что неосторожные бабочки, приблизившись к ней, падали на землю с опаленными крыльями. При ее появлении в Зеди не могла не вспыхнуть ненависть. Да и почему обитателю подземного мира не ненавидеть высоту? Если ненависть – это любовь, то и глубина – это особая, перевернутая высота. В своем воображении он никогда не отрывался от мрачной действительности и не поднимался на ту высоту, где сверкали молнии, а оставался на том уровне, где человек живет среди мрака и грязи и в мыслях копошатся черви.

Как плюс и минус, Зеди и Рамбха были далеки друг от друга на съемках. Как вода всегда сохраняет свою поверхность горизонтальной, так и человек всегда остается верен своей природе. Рамбха не могла ненавидеть. Она как луч той луны на небосклоне, которая восходит, блуждает по темному небу и, смущенно улыбнувшись, исчезает. Она стала так нежна с Зеди, что он ни в чем не мог упрекнуть ее. Когда Рамбха, смеясь, разговаривала с ним, он отвечал ей очень серьезно, когда она просила послать за чаем, он сознательно не делал этого. Она говорила: «Зеди-сахиб! На вас грязный костюм», и он приходил на следующий день в еще более грязном костюме. Она говорила: «У вас уже борода, Зеди-сахиб, вам нужно бриться каждый день». И Зеди нарочно отпускал бороду. Такую же, как у Мадлена Абу Аль Калама, очень густую и похожую на лопату, которая до неузнаваемости изменяла его лицо.

Рамбха говорила: «Зеди-сахиб, это очень хорошая картина, идемте посмотрим». Зеди, не отвечая, шел смотреть другую картину, хотя буквально час назад он сам хотел идти смотреть эту картину с друзьями. Все силы его души и тела восставали против Рамбхи. Он, казалось, думал: «Пусть мое безобразие причиняет мне боль, но я не признаю себя побежденным». О силе его сопротивления говорил безумный блеск его глаз. А Рамбха не менялась. Нельзя сказать, что она чувствовала к Зеди какую-нибудь привязанность. Конечно, она интересовалась им, потому что во что бы то ни стало хотела победить его ненависть к женщинам. И настойчиво стремилась к этому. Она была изумительно красива, а красота сама обладает тем свойством, что она не может вынести такой ненависти. Я думаю, что красота сама сверкает, она настолько чиста, что ей нужно только сверкать. Это вытекает из самого ее существа. Вражда в Зеди была как пламенеющие угольки, которые вспыхивали, если их раздували. Рамбха же все время горела. Для этого ей не нужно было вражды. Она сама была огонь. Она понимала, что однажды она сгорит, поэтому она веселилась, смеялась, была нежной, как хлопковое волокно. Она с таким же упорством овладевала сердцем Зеди, с каким наседка высиживает цыплят. Под влиянием ее теплоты каменная оболочка начала спадать с души Зеди. Все это делалось так незаметно, так наивно и просто, что ненависть Зеди еще более возросла. До сих пор ненависть Зеди выражалась в том, что он почти не смотрел на нее, был занят только собой и не обращал на нее внимания. Теперь ненависть его возросла настолько, что он начал заговаривать с ней: «сюда не садитесь», «это хороший стул», «тот человек плохой», «эта мысль ошибочна», «эта точка зрения неправильна». Простыми короткими фразами, сухо, резко, отрывисто, как механизм, как говорил бы камень с бутонами розы.

Ненависть особенно ярко загорелась в нем, когда Рамбха сблизилась с Шанатом. Шанат был героем, она – героиней. Любовь была так же необходима, как пища два раза в день, как необходимость носить сари. И Зеди делал все для сближения. Он давал им возможность бывать вместе. Уходил до окончания съемок и оставлял наедине. Вместо чая приносил им в чашках вино, так как пить вино во время съемок запрещено, а чай пить можно. Поэтому если говорилось «без молока!», значит нужно было вино. И Зеди сам приносил этот «чай без молока». Так Зеди удовлетворял свою ненависть – слепотой Рамбхи и Шаната.

Вероятно, он был убежден в том, что женщины так же невежественны, как и медведи, и удивлялся, как они могут любить такую пустую куклу, как Шанат, как быстро изменяют. Эти женщины достойны ненависти. По мере того как росла ненависть Зеди, он все более и более сближался с Рамбхой. Теперь грубость исчезла из его разговоров. Он весело смеялся, когда бывал с ней, пересказывал ей шутки из юмористического журнала «Панч», приносил читать книги.

Рамбха становилась с ним все нежнее. Раньше, когда приходил ее муж, Зеди втягивал его в разговоры и давал этим возможность Рамбхе и Шанату сходить в кино одним. Какая женщина! Зеди смеялся в душе. Уродство победило красоту. Так развивалась эта ненависть до тех пор, пока не наступил последний день работы над картиной. Зеди не пришел на просмотр. Картина закончилась. Аплодисменты, букеты цветов, сладость счастья. Послезавтра Рамбха уедет к своему мужу. Шанат страдает, как профессиональный любовник, не бреет бороду, взлохматил волосы, вздыхает перед ней. А она смеется над впечатлением, которое производит ее красота. Потом она спросила у кого-то: «А где же Зеди?» Спросила так же небрежно, как небрежно человек, говоря о каком-то важном деле, гладит свою собаку. Где Зеди, где жемчуг, где ложка, где бедный, некрасивый, разочарованный страдалец. Она пошла искать его. Зеди не было ни в проекционной, ни в съемочной, ни в звуковой комнате, ни в конторе, ни в его собственном кабинете. Наконец, она подошла к музыкальной комнате. Света там не было. Всмотревшись в высокое и темное окно, она увидела, что Зеди сидит за роялем и поет: