Песни в пустоту - [90]

Группа это, впрочем, очень странная. В случае с “Енотами” затруднительно на полном серьезе рассуждать о музыке, потому как фиксировалась она практически без учета любых критериев качества. По идее, любого человека со стороны “Еноты” должны были бы заведомо отталкивать (что, возможно, и предполагалось создателями группы). Но происходило и происходит отчего-то по-другому – несмотря на нарушение самых базовых правил вежливости по отношению к слушателю, у Усова и компании получались невероятно притягательные песни. В их принципиальной несобранности есть какая-то трогательная, почти детская беззащитность, и потому она вызывает скорее какое-то щемящее сочувствие, чем раздражение. “Соломенные еноты” ведь, в сущности, очень инфантильная группа – недаром с мелодической точки зрения это нередко почти что тви-поп родом из советского гаража, недаром и Усов не столько поет, сколько как-то по-ученически декламирует вслух свои тексты. Собственно, именно сочетание беззащитности, ощущения тотальной уязвимости и хрупкости собственного сокровенного мира и не менее тотальной агрессивности и безжалостности мира внешнего и определяет, кажется, лирический гений Усова – и именно через это сочетание у него и пойман пресловутый дух времени. Сбивчивая, скомканная, разваливающаяся на ходу музыка “Соломенных енотов” по натуре своей очень соответствовала окружающей эпохе смутности и распада, и уж тем более ей соответствовали тексты Усова, разом торжественные и отчаянные, возмущенные и обреченные. Манера исполнения “Енотов” автоматически снижала пафос, вообще-то органически присущий что предшественникам, что соратникам Усова по так называемому экзистенциальному панку. “У нас отобрали джунгли, у нас отобрали опасность, коммунальные квартиры, талоны на водку и даже перестройку и гласность. И нам остается одна романтика – падение вниз, вниз, вниз”, – разом возвышенно и самоуничижительно пел Усов, и ясно было, что в этом падении нет ничего героического, но и вариантов других не остается. Персонажи песен “Енотов” наблюдают, как новое варварство хищно осваивает дорогой им мир, завороженные грандиозностью этого чудовищного зрелища, они бросаются на варваров с кулаками, заранее зная о собственном поражении, они строят баррикады из бутылок, книг, фильмов и кассет, понимая, что их все равно разрушат. Лучшие записи “Соломенных енотов”, кажется, именно об этой, даже не гражданской, а этической обороне; ровно поэтому здесь так часто и неожиданно упоминаются животные – как компас, как ориентир, как создания невинные и безгрешные, не способные к предательству и принимающие даже безнадежный бой просто в силу органических инстинктов. На похожих инстинктах строились и отношения “Соломенных енотов” с окружающим миром – только обусловлены они были не натурой, но культурой.

В сущности, при всей формальной прозаичности усовских текстов (все эти контролеры по вкладам, менты, речные трамваи и прочие мелкие приметы быта) “Соломенные еноты” наилучшим образом выразили неочевидную метафизику 90-х. Их песни – это хроники всеобщего грехопадения, завораживающего в своей тотальной неизбежности.

Максим Семеляк

Усов – большой и состоявшийся рок-поэт, он сочинил множество безупречных с точки зрения слога песен. Лично я считаю его группу аналогом The Fall, а для меня это высшая похвала. “СЕ” – это своего рода психотропное оружие, зачастую его слушали не самые приятные и надежные люди, которые с помощью этих песен пытались выписать индульгенцию собственной расхлябанности. Ну, это примерно как в “Веселой науке” сказано: позволение ускользнуть от своей цели – окольный путь к самоубийству, но окольный путь с чистой совестью. Так было и с “Енотами”: типа, послушал – вот ты уже и человек. Это неприятное заблуждение. Но в этой группе есть что-то от очарования дневных сеансов в “Иллюзионе”, это такой просроченный билетик на повторный сеанс – и он же, как мы помним со слов другого автора, и передозировка на все оставшиеся времена.

Борис “Рудкин” Гришин

Я помню, мы гуляли с Усовым по лесу, и я говорил, что тоже хочу писать тексты. Он говорит: “Так это же очень просто. Ты сочиняешь один текст, два, десять, на пятнадцатом у тебя получается лучше, на двадцатом – еще лучше, это просто тренировка”. Но я, конечно, понимаю, что дело не в этом, как бы я этим ни занимался, я бы его уровня не достиг.

Алексей Никонов

“Соломенные еноты” – для меня это лучшая группа вообще по текстам. Боря Усов – единственный в нашей стране певец, тексты которого можно брать и читать как стихи.

Станислав Ростоцкий

Усов всегда конкурировал не с какими-то своими соратниками или противниками по московско-актюбинской сцене. Это была прямая полемика с Галичем, Башлачевым, Леонидом Дербеневым. И он знал себе цену по полной программе. Ни в коем случае нельзя сказать, что это человек, который бессознательно растрачивал свой талант. Он понимает, насколько мощным и сильным даром обладает.

Максим Семеляк

Могу сказать, что в мифологии “СЕ” соприкасалось с моим тогдашним ощущением Москвы. Во-первых, то была родственная окраинная история – все-таки строчку “и в этот момент меня будит мент на станции ‘Битцевский парк’” может по-настоящему прочувствовать лишь тот, кому доводилось по делу просыпаться на конечной остановке (у меня такое с незавидной регулярностью происходило на метро “Красногвардейская”, а жил я на “Домодедовской”, предыдущей станции), это еще было не классовое сознание как таковое, но скорее незабудочная поза классовой борьбы, да, в это мы играли с удовольствием. Во-вторых, как следствие, это бедность и изгойство и неизбежные и неосознанные левые настроения (пополам с правыми, кстати – что было нормально в 90-е годы, вся эта “память русских колоний, Украины и Литвы”). В-третьих, конечно, алкоголь и все такое прочее в максимально доступных количествах – ну, тут комментировать нечего. В-четвертых, и возможно в главных, – филология в широком смысле: книги, фильмы, музыка, составлявшие оборонительный рубеж. По ним не узнавали своих, с ними отбивались от чужих, скажем так. В-пятых, очевидная связь по звуку и смыслу со старшими, непогрешимыми в тогдашнем представлении товарищами – “Обороной” и “Инструкцией”. В-шестых, весь этот пленительный анимизм и забегающее сильно вперед понимание того, что людьми дело не ограничивается, есть еще звери, минералы, растения и прочее естествознание.