Песни в пустоту - [84]

Борис “Рудкин” Гришин

Усов поступил в кагэбэшный вуз, в Институт стран Азии и Африки. Там были тоталитарные порядки, но Усов был к этому готов. А потом он сказал: “Я бросаю, потому что рок-н-ролл”. У нас тогда как раз пошел панк-рок, “ШумелаЪ мышь”… Родители ему не могли перечить, хоть и очень переживали, – они психологически слабые интеллигентные люди.

Сергей Гурьев

Помню, Кушнир мне рассказал, что появился журнал с какой-то новой эстетикой, намного круче всего остального. И дал мне “ШумелаЪ мышь”. На меня он тоже сильнейшее впечатление произвел. На фоне забронзовевшего рок-самиздата 80-х и тогдашних совершенно неинтересных маргинальных журналов это было очень свежо. Живой язык, живая парадоксальная и эксцентричная мысль, но менее постмодернистская, чем в “Контркультуре”, ближе к новой искренности.

Александр Кушнир

Мы созвонились с издателями “Мыши” и встретились на станции метро “Теплый Стан”, потому что они там жили. Они презентовали мне первый номер, и вместо того, чтобы делать дела государственной важности, я весь вечер читал журнал и на следующий день позвонил им с массой бурных комплиментов. Чем абсолютно застал их врасплох, они так растерялись по-хорошему. И мы реально начали дружить, по-другому не скажешь.

Константин Мишин

“ШумелаЪ мышь” – это вообще апофеоз отвязного андеграундного сознания. То есть по сравнению с усовским журналом даже “Контркультура” академичной выглядела.

Станислав Ростоцкий

Усов и Рудкин в “Мыши” и в “Связи времен”, по сути, выжали максимум из такого явления, как русский самиздатовский рок-журнал. Они проделали блистательную культурологическую работу. Причем известно, что начинали они не столько с рок-музыки, сколько с научной фантастики. И первые журналы Усова были ей посвящены, и, насколько я знаю, у него на бирманском отделении в ИСАА Кир Булычев преподавал. Просто в какой-то момент в начале 90-х они поняли, что вот сейчас имеет смысл заниматься панк-роком.

Сергей Гурьев

Когда я с встретился с Усовым и Рудкиным, казалось, что это люди как бы из одного лукошка, будто с планеты какой-то особенной. Правда, они начинали между собой драться раз в пять минут, наверное. Один сказал что-то идеологически враждебное другому – тот сразу ему в рыло. И пошла такая возня, как у медвежат, – валяются по полу, суют друг другу в нос. Это производило впечатление – весьма живое и обаятельное.

Александр Кушнир

На тот момент они были очень скромными и при этом очень умными. Два ботаника-интроверта в каких-то зимних лыжных свитерах со странными узорами, с сумками через плечо, оба в очках, так что все путались, кто из них Рудкин, а кто Усов. Никаких великих групп у них не было. Но я думаю, что в какой-то момент они прекрасно поняли – культура “книжных мальчиков” мертва, нужно что-то более жизнеспособное. И тут подвернулся рок-андеграунд.

* * *

В феврале 90-го года в зале Дома культуры Московского энергетического института было жарко. Совместный концерт играли первые лица только-только расправившего плечи нового молодого панка. Отрывистый поэт жестоких улиц Ник Рок-н-ролл в какой-то момент бросился со сцены в зал – и был раздет публикой практически догола. Егор Летов вместе с музыкантами “Гражданской обороны” долго ждал, пока починят аппарат, а потом устроил шаманские танцы и катался кубарем по сцене. Для Янки Дягилевой это выступление вообще стало последним электрическим концертом в Москве. Белая ворона в рядах поганой молодежи, из зала все это наблюдал и Борис Усов, будущий лидер “Соломенных енотов”, – и, кажется, именно этот концерт стал поворотным событием в его биографии. То, что делали “обороновцы” и их круг, стало для не по годам эрудированного юноши не только важным творческим ориентиром: эта музыка, этика и идеология давала ответ на вопрос, ради чего вообще стоит жить и как имеет смысл взаимодействовать с окружающим миром. И более того, в своей попытке уточнить этот ответ Усов пошел в некотором смысле даже дальше своих вдохновителей.

Как и всякие люди книжной культуры, издатели “ШумелаЪ мышь” отличались изрядной пытливостью, а потому, став своими людьми в московском рок-самиздате, быстро открыли для себя второй фронт сибирского панка, образовавшийся в Тюмени, и закопались в него с головой. Тем более что и для самих сибиряков тоже наступали новые времена. Летов, согласно официальной легенде, дабы избежать нездоровой популярности, распустил “Гражданскую оборону” и отправился исследовать новые территории в рамках проекта с нарочито “непроходным” заголовком “Егор и Опизденевшие”. Янка Дягилева трагически погибла весной 91-го. Первая волна экзистенциального панка закончилась – но ей на смену уже готовы были прийти новые люди, жившие не менее стремительно, честно и страшно.

Сергей Гурьев

Важной вехой для них стал тюменский фестиваль “Белая поляна”, куда ездили Усов и Рудкин. У них благодаря Юле Стригановой, такой популяризаторше тюменской тусовки, сложился в голове миф, что там гребни внутрь головы растут и что это вообще волшебный город панков. На фестивале играла уже вторая волна тюменщиков – “Сазоновская прорва”, которая потом стала “Черноземом”, “Шизо”, “Центральный гастроном”, “Газированные баллончики” и так далее. Было видно, что у Усова и Рудкина от этой поездки произошел культурный шок и полный внутренний переворот. У них стало возникать ощущение, что “Контркультура”, Летов и даже, может быть, Неумоев, – это уже истеблишмент от андеграунда, а настоящие, молодые, безумные, неуправляемые – они вот, на этом самом фестивале. С той поры в их головах навсегда укоренился культ Тюмени.