Песни в пустоту - [82]

Есть группы, которые в силу тех или иных обстоятельств не могут быть услышанными. Есть группы, которые в силу тех или иных эстетических установок услышанными быть не хотят. И тех и других много. “Соломенные еноты”, однако, – куда более радикальный случай. Да, они не могли – ни одну их песню невозможно представить себе звучащей по радио просто из-за качества записи. Да, они не хотели – и сознательно сконструировали ситуацию, в которой никаких перспектив не могло появиться в принципе. И тем не менее их услышали – вопреки всему. Просто из-за ошарашивающей силы и точности слов, которые пел и декламировал лидер “Енотов” Борис Усов, тот самый худющий очкарик в майке. Просто из-за странной притягательности их неловких и резких, трогательных и злых, дурашливых и смертельно серьезных песен. Просто из-за того, что музыка “Соломенных енотов” и других групп их круга работала в своем роде как заградотряд для тех, кто воспринимает нормально окружающую жизнь, а значит, готов встретиться с ней в открытом бою с полным и ясным пониманием собственной обреченности.

История “Соломенных енотов” – это история осознанного поражения, а значит, в каком-то смысле победы.

* * *

Исконный британский панк начинался во многом как движение социального протеста бедных против богатых: молодые и злые пролетарии взялись за гитары, чтобы проорать то, что накипело, и предотвратить стремительную элитаризацию рок-н-ролла, превращение его в музыку толстых и умных. В Советском Союзе дело, разумеется, обстояло иначе – то есть со злобой и молодостью здесь тоже было все в порядке, но так уж повелось, что самый уместный и убедительный панк делали люди с хорошим образованием и культурным кругозором сильно выше среднего. Борис Усов, будущий лидер “Соломенных енотов”, рос на юго-западе Москвы обычным, в сущности, интеллигентным мальчиком, превыше всего ценившим книги и конкретно научную фантастику (крайне трепетное отношение к культуре как таковой и ссылки на фантастические произведения в частности впоследствии можно будет часто встретить в его песнях). Интерес к музыке в таком контексте не был чем-то специальным – просто человеку, испытывающему интерес к окружающей его культуре, было бы странно пропускать мимо ушей новый рок, ставший ближе к концу 80-х важнейшим из искусств, которые существовали в стране.

Борис “Рудкин” Гришин

Мы познакомились с Усовым на почве того, что вместе читали книжки. Книги в советское время были дефицитом, и все дети, для которых чтение было чем-то важным, друг друга находили. Тогда мы себя не мыслили музыкантами, мы вообще музыку не слушали. В детстве мы представляли, что станем фантастами и вступим в Союз писателей СССР – нам казалось, что для этого нужно просто выпустить книжку, любую. Музыку Усов полагал чем-то вроде футбола, который он презирал: говорил, что футболист – это чепач (изобретенное Борисом Усовым слово, обозначающее пустого и недалекого человека. – Прим. авт.), который вбивает в стенку мяч. Впрочем, в какой-то момент я его убедил все-таки послушать The Beatles и Высоцкого. Ему понравилось, но не более того.

Борис Белокуров (Усов)

К рок-музыке я пришел как слушатель в середине 80-х. Сначала это был “Аквариум”, потом “Кино”, потом журнал “Аврора”, откуда бралась информация… Ну и году к 87-му я уже во все это погрузился.

Сергей Кузнецов

Усов изначально из советской научно-технической интеллигенции. Есть у него фраза: “Все мы – тепличные выродки из московского гетто”, – и эта позиция в нем всегда сохранялась. Теплый Стан и юго-запад вообще исконно место глубоко интеллигентское. С Усовым в одном доме жил один мой приятель-физик, уехавший в Америку, неподалеку – поэт Сваровский и критик Кузьминский, которые, к слову, описывают окружающий мир примерно в тех же красках. При этом мне представляется, что человек, живущий в настоящем пиздеце, вряд ли будет о нем говорить таким языком, потому что для него этот пиздец – базовая точка отсчета. А тут, видимо, все-таки был какой-то зазор.

Борис Белокуров (Усов)

Не поступив с первого раза в институт, я пошел работать в детскую библиотеку на “Октябрьской” и протрудился там весь год до следующего поступления. Суть работы заключалась в том, что нужно было сидеть в подвале, и если кто-то приходил и запрашивал книгу, то тебе нужно было ее находить и отправлять наверх. Ну а дальше сиди книжку читай. Курить я тогда не курил. Бухать почти не бухал. Мне сказали: “Даем тебе неделю на знакомство с фондом”. Я прошелся по нему, наметил себе, что читать, и сказал, что со всем ознакомился. Начальница не поверила, начала спрашивать, что где лежит, я на все ответил. Тогда меня назначили старшим библиотекарем. Рабочий день у меня был укороченный, так как я был несовершеннолетний. Приходишь на работу и ставишь в радиорубке “Аквариум”. Радисты меня за это уважали. Потом я поступил сразу в два вуза, а вскоре стало вообще не до учебы – начался рок-нролл, пришлось два раза академический отпуск брать.

Борис “Рудкин” Гришин

Самиздат у нас начался до музыки. Мы с самого детства увлекались фантастикой и в какой-то момент узнали о таком явлении, как “Клуб любителей фантастики”, КЛФ. Это была большая движуха, даже более развитая, чем рок-клубы. И через нее можно было добывать редкие книжки. Мы решили в это дело грамотно вклиниться, а меня как самого лоха использовать в качестве председателя. Придумали, что якобы из-за принципиальных разногласий на творчество братьев Стругацких отделились от свердловского КЛФ и основали свой собственный – под названием “Пришелец”. Поскольку народ тогда был очень наивный, все это прокатило на ура. У нас была якобы официально зарегистрированная организация. Мы придумывали людей, которых мы принимали в члены клуба, придумывали писателей, писали за них какие-то рассказы – и нам верили и давали преференции при распределении редких книжек. Ну и потом мы решили, что у КЛФ должен быть свой журнал.