Песни улетающих лун - [43]

— Ну, что же ты замолчал? — спросил старика незнакомец. — Скажи своим хасидам,. чтобы покрыли мне голову.

В это время над крышей ближайшей хаты огромным и тусклым шаром показалась луна; свет ее устремился к евреям. Луна поднималась над крышей с такой же невероятной скоростью, как до этого опускалось солнце. Поднимаясь, она становилась меньше, однако свет ее при этом был ярче и чище, и девять лиц казались освещенными бесчисленными огнями. Только лицо незнакомца, как это ни было странно, все еще было сокрыто мраком.

— Ну же, старик, — проговорил последний, и даже сквозь темноту ребе ощутил его взгляд. — Не медли. Луны уже созрели.

— Н-нет… — заикаясь, выдавил из себя реб Борех. Он отступил еще на пару шагов; загораживаясь, выкинул вперед руку. — Нет, нет, я не могу!… Тебе нельзя быть в Числе!

Тот, кому только что отказали, не спускал с лица старика властного взгляда. Теперь и в его глазах отчетливо отражалась поднимающаяся луна. Зато почти не угадывались в его зрачках звезды: луна затмевала их блеск своим роскошным сиянием. Самых маленьких звезд не было видно совсем, и лишь самые яркие слабо мерцали в глазах гостя и на небесах, в волнах лунного света. Странное оцепенение охватило вычерченные на сером фоне сети деревьев, крыши и полуразрушенные заборы, всю землю и все светила. Среди этой мировой неподвижности только Злочевер и стоявший перед ним казались сейчас живыми.

— Дайте ему… — совсем тихо, почти неслышно, прошептал, наконец, старик. Он даже не докончил фразы, а только сделал своим хасидам беспомощный знак рукой.

В глубочайшем молчании один из учеников ребе приблизился к гостю и накрыл его голову черной ермолкой. Когда хасид вернулся на свое место, старик вытянул руки перед собой, — в ладонях его появилась тут же истрепанная, обтянутая кожей книга. Реб Борех открыл молитвенник: на полуистлевших страницах в свете луны буквы зашевелились и засияли лиловым блеском.

Громким, однако по-прежнему неверным от волнения голосом Злочевер проговорил:

— Хвалите Господа! Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних. Хвалите Его, все Ангелы Его, хвалите Его, все воинства Его. Хвалите Его, солнце и луна, хвалите Его, все звезды света…

Старик не докончил еще псалма, когда луна над его головой, словно гаснущая огромная лампа, померкла, а под ногами раздался страшный оглушительный треск разверзаемой бездны.

3

Высоко в небе, словно приходя в себя после случившегося, тревожно моргали звезды; их слабый блеск не в силах был осветить земли. Лица и силуэты хасидов стали неразличимы, и только лицо их учителя было ярко освещено: в каждой руке старика горело по факелу. Два пламени поднимались над головой ребе серебряными рогами, и свет их, холодный и яркий, был тот же, знакомый — лунный: реб Борех, казалось, зажег факелы от потухшего на небесах светила.

Злочевер первым нарушил молчание.

— Все подойдите ко мне, — проговорил он торжественным и даже несколько напыщенным голосом — и тут же просто добавил: — Только смотрите, не заходите вперед: провaлитесь к чертовой бабушке.

Хасиды, осторожно ступая, столпились за стариком, и под лунными факелами стали видны девять лиц; десятого же, только стоявшего перед Злочевером, среди них не было.

— Смотрите. — Светящиеся рога с головы ребе сползли осторожно вниз. У ног его земля обрывалась круто; тьма и отдающая гнилью жара поднимались из образовавшегося провала.

— Вот вход в пещеры, ведущие в Иерусалим. Поверьте, путь будет не слишком долгим. Если крики и стоны подземных жителей будут смущать ваши души, громче читайте тхилим.

Злочевер отыскал глазами рыжего Эли, протянул ему один факел.

— Ну всё, — в голосе его опять зазвучали торжественные нотки. — Я иду впереди, ты будешь последним… И еще, евреи, — добавил он, приглушая голос. — Поосторожней на спуске!

И ребе шагнул вперед. Сначала темнота отрезала ему ноги, потом туловище; затем и голова старика утонула в черной дыре. Вслед за учителем, нащупывая спуск ногами, сошли под землю низенький Мойше и длинный Авремл по прозвищу “Каланча”; один за другим хасиды исчезали в провале.

Когда уже и замыкающий, Эли, спустился по самую шляпу, голубоватый свет хлынул ему на голову, и в небе разом бисером зазвенели звезды. Эли поднял глаза и увидел: над ним опять серпом горела луна, — а там, где пролег Огненный Путь, восемь звезд двигались к краю неба, и только одна, девятая, еще оставалась на месте, как будто бы колебалась, стоит ли ей плыть вслед за подругами. И от этой картины в мертвых глазах хасида блеснули слезы; сердце, остановившееся давно, забилось в груди с неожиданной силой.

— До свиданья, луна, — тихим серьезным голосом сказал он, и ему показалось, что луна качнулась легонько, будто бы отвечая. И глядя на нее, Эли понял, что ему очень хочется хотя бы еще разок взглянуть на местечко, которое он оставлял навсегда.

Он высунул голову и увидел, что двор и улица заполнены птицами, смутно знакомыми и совсем незнакомыми людьми, домашними и странными, невиданными животными… Недалеко от провала мужчина в крестьянской рубахе гладил по шее корову с золотыми рогами; пацан с удочкою в руке сидел, свесив ноги, на крыше соседней хаты; другой пацан, зажимая в подоле рубахи светящиеся изнутри яблоки, лез через частокол; тут же, возле забора, целовались, тесно прижавшись друг к другу, двое; над их головами кружились белые птицы; лев с огненной гривой и с фосфорическим рогом единорог бесшумно бились, а может быть, просто играли возле сирени; так же бесшумно между деревьями сада и теми двоими, спаянными в объятье, табуном промчались и растаяли на бегу серебристого цвета кони…