Песни пьющих - [14]

Я решил копнуть поглубже и — отчасти с хитрым прицелом, отчасти из тщеславия — спросил:

— Страшно интересно… мне, конечно, очень приятно и вместе с тем страшно интересно, который из моих текстов произвел на вас столь благоприятное впечатление?

Тот развел руками (пресловутый жест, означающий беспомощность) и сказал со столь же пресловутой прямотой:

— Не помню, о чем там было, но помню, что подыхал от смеха.

Я съежился, как от удара кнута, главарь незваных гостей посмотрел на меня сочувственно, поэтесса Альберта Байбай сделала вид, будто ее внимание всецело поглощено слишком свободной, а может быть слишком тесной, бретелькой, и настала минута неловкой тишины. Когда же минута неловкой тишины миновала, вновь раздался дружелюбный голос предводителя:

— Меня не перестает удивлять глубина твоего падения: уж кому-кому, а тебе следовало бы знать, что читателей не надо экзаменовать, надо радоваться самому факту их существования, и точка. Впрочем, неважно, вернемся, наконец, а точнее, приступим к сути нашего дела. Итак, ты видишь перед собой красивую и умную Альберту. Она не только сейчас перед тобой стоит, она ближайшие несколько часов, а если понадобится, и ближайшие несколько дней проведет здесь с тобой. Мы с коллегой буквально через минуту удалимся, нас, увы, как всегда, ждут в городе неотложные дела. Мы уходим, Альберта остается. Еще я оставляю тебе бутылку. Да, — с нажимом повторил якобы Иосиф Плотник, — я оставляю тебе бутылку. Иными словами, — жестом, исполненным значения, наставническим и потому поразительно похожим на излюбленный жест Колумба Первооткрывателя, он поднял кверху палец, — иными словами, ты остаешься с женщиной и с бутылкой, а это, учти, равносильно тому, как если бы ты незаслуженно попал в рай. Потом Альберта поможет тебе прийти в себя, приведет в порядок твои расшатанные нервы, сварит питательный бульон, напоит тебя витаминизированным фруктовым соком, в крайнем случае сбегает в магазин за парой целительных бутылок пива. Ты же взамен…

— Что взамен? Что взамен? — перебил я его, с одной стороны, потрясенный обилием сказочных благодеяний, а с другой — с ужасом осознав, что в теперешнем своем состоянии ничего, ну решительно ничего не смогу сделать взамен и не сумею ничем отплатить моим благодетелям.

— Вот я и объясняю: взамен от тебя потребуется самая малость. Ты всего-навсего выслушаешь стихи Альберты. Я, естественно, не собираюсь на тебя давить, но если хочешь знать мое скромное мнение, Альберта не только пишет превосходные стихи, она превосходно их декламирует, это прямо как пение — пять минут послушаешь, и на душе воцаряется покой. Выслушав, ты вдумчиво проанализируешь стихи, оценишь их по достоинству, а затем, использовав свои обширные связи, устроишь Альберте публикацию — лучше всего на страницах «Тыгодника повшехного».

— Да я же давно не печатаюсь в «Тыгоднике повшехном», — сказал, а вернее, тихо заскулил я — заскулил не потому, что на меня вдруг нахлынула пьяная тоска по «Тыгоднику», а потому, что в глубине души знал: все мои возражения и отговорки — пустой звук, в конце концов я покорно соглашусь.

— Не беда, знакомства у тебя там остались. Да и необязательно в «Тыгоднике», можно в каком-нибудь другом солидном и влиятельном издании. Например, в «Политике» или в «Газете выборчей», но лучше, чтобы это все-таки был «Тыгодник». Знаешь почему?

— Да, знаю, — нехотя буркнул я.

— Знаешь?

— Знаю.

— Что ты знаешь?

— То, что мне надо знать, — уныло ответил я, поскольку в данном случае как раз знал.

— Если знаешь, скажи. — В его упорстве было, без сомнения, что-то ребяческое. (Неизгладившийся след воскресной школы?)

— Вам это важно потому, что «Тыгодник» читает Папа Римский.

— Превосходно! Браво! Браво! — просиял якобы мой товарищ по изучению Закона Божьего. — Вижу, я тебя недооценил. Думал, ты задвинутый виртуоз слова, а ты, брат, хитер, ой, хитер, как лис. Сам понимаешь, что из этого может получиться: Иоанн Павел Второй читает в «Тыгоднике повшехном» стихи Альберты Байбай, их глубокий метафизический смысл потрясает святого отца, он отправляет Альберте крайне важное письмо или даже специальную папскую буллу, и — весь мир наш. Понимаешь, нас только это интересует, только это: на мелочи мы не размениваемся. Так что «Тыгодник» был бы наилучшим вариантом, но если не получится — пускай, получится в другом месте, в общем-то, один черт, ты же всех знаешь, со всеми пил и, когда придешь в себя, что-нибудь придумаешь. Девочке надо помочь, она пишет сногсшибательные стихи, которые по причине, хорошо тебе известной, царящей в писательской среде умственной и физической инертности не печатаются. Итак, надо подсобить женщине с публикацией, иначе она, не дай бог, поверит в свою несостоятельность и с горя пойдет на панель. Ты послушаешь и поймешь, что стихи Альберты должны увидеть свет. Ладно, чего там рассусоливать, в конце концов по старой дружбе можешь для меня это сделать. В память о нашей воскресной школе.

Он выдал себя, выдал, определенно выдал: никто из посещавших когда-либо нашу воскресную школу не назвал бы Папу святым отцом. Так никогда не скажет ни один, даже самый захудалый, протестант. Мой якобы старый друг был разоблачен, но, поскольку не знал, что разоблачен, продолжал энергично действовать. Вынул из моих пальцев и отнес на кухню пустой стакан, вернулся и поставил у моего изголовья едва початую бутылку «бехеровки». Затем, пошарив по карманам кожаной куртки, извлек завернутую в обрывок газеты небольшую рюмку толстого стекла.