Песни о жестокости женщин, мужском вероломстве и общечеловеческой слабости - [49]
Не ответил, но вроде отпустило, и дальше, дальше листаешь ленту, полную наших чуваков и девчонок, которые сдали, конечно, не то, что ты. Читать всё же лучше своих, а так тебе комфортней с теми, кто младше. Мелькают в ленте пирсингованные чики — йога, Гоа, лиловые пряди, Таня Огонёк сидит в лотосе на фоне заката, Ира Море набила татушку, Маша Че свалила в Тай, Катя Трава наплела фенечек, всё таких же, сколько можно их плести, сколько мо… И тут понимаешь, что это не та Катя, та вышла из окна пятнадцать лет назад, да и Маши Че это уже третья инкарнация, и огонёк не тот, и море, и ветер, и называются они все теперь как-то иначе — не хиппушки, а как же, как же, надо погуглить — и нешуточный страх, что ты не в теме, снова горячей волной об стену.
Чёрт с ним, с «Фейсбуком», посмотри инстаграм. Это ведь твой мир — мир красивых путешествий, ресторанов, успешных друзей, новых проектов. Приятель бар открыл, ты следишь за его коктейльной картой внимательней, чем за курсом евро, заходишь по тэгу, разглядываешь фото — посетители чекинятся, постят свои смешные лица, нетрезвые, но хорошие. Потому что в нашем кругу не бычат даже после пятого негрони, могут весь вечер рубиться на плейстейшн за тремя лонг-айлендами. Вот только что же туда столько детей ходит — в квадратиках сплошь юные лица. А потом понимаешь, что им 22–25 — 28, достаточно взрослые, но дистанция между вами — поколение. И если ты из «отцов», это не значит, что они дети. Просто они выросли, а ты нет.
Отдышался? Пойди, погуляй. Девочкам проще, у них что ни весна, то платье на ветру, солнце в волосах и дюжина уколов в подбородок. Идёшь, улыбаешься, мужчины смотрят, и ты смотришь. Вот парень двухметровый, знакомая физиономия — он поверх головы глядел, но ты заметила, вроде виделись когда-то, может, и целовались разок, но не вспомнить, слишком давно. Да когда же? Лет… лет сколько же назад? И вдруг доходит, что этот мальчик не может быть «тем самым», он в то время разве что в первый класс отправился. А ты, получается, глядишь на парней того же возраста, что и два десятилетия назад. К вкусам твоим не прибавилось ни года, а вот на саму налипло и возраста, и килограммов, и печали.
Махни рукой, открой в ночи набоковскую «Аду», которую читала едва ли не в детстве — родители не догадались заглянуть через плечо, кто же мог заподозрить высоколитературный текст в том, что в прустовский густой мед вмешан дёготь обычного порнорассказа. Снова полжизни прошло — между последней страницей и первой. Никогда больше не быть тебе бледной распутной девочкой, резная тень бука не ляжет на голую острую грудь, и рядом уже не высокотестостероновые юноши, а просто другие взрослые. У Ады же тем временем не выцвело ни пряди, ни цветка.
Активы, конечно, стоит пересчитать — опыт, уверенность в себе, сделанное и пережитое, — да я молодец! Но нельзя ли, мой безжалостный бог, как-нибудь всё вернуть? Как бы устроить, чтобы ящик водки и всех обратно? Как бы вытянуть из битых карт и тихонько подложить в колоду четыре туза? Счистить бы с себя, как шкурку с яблока, смыть, соскрести возраст. Достижения? Да заберите, я нового достигну, научусь, наживу. Только обнули, Господи, эти двадцать лет. Ведь как сейчас — это не я. Я — там, под сенью буков, под лаской тёплых вод, среди трав и ветра, в любви и глупости, я — там, а здесь меня нет и, кажется, не будет никогда. Обнули, Господи, дай снова сосчитать — на счётах, в столбик, на виноградинах, — сколько нам будет в двухтысячном, мне и маме.
P. S. Последняя сказка о нелюбви
До свидания. Будьте вы прокляты
Уходя за периметр, никогда не жгу по вечерам костёр. Я, знаете ли, боязлив и стараюсь чувствовать ночь, чтобы заранее ощутить опасность. Пламя же уничтожает всякую возможность быть бдительным, выдаёт тебя с головой, скрадывает звуки и большую часть запахов, а главное, уплотняет темноту до состояния чернил. Бледная луна позволяет заметить многое из того, что творится на десятки метров вокруг, а стоит зажечь огонь, как зона видимости сужается до яркого пятна возле костра. Сразу за границей света начинается жуткая темень, полная тоски.
На моей подушке спит самая красивая женщина на свете. Я ждал её всю предыдущую жизнь и ещё четыре месяца. Слишком трудоёмкий процесс и большой спрос, поэтому после заказа проходит сто двадцать два долгих дня, прежде чем с фабрики присылают большую, чуть мерцающую коробку, совершенно не похожую на гроб. Она напоминает шкатулку для уникального бриллианта, табакерку с редким и баснословно дорогим наркотиком, футляр, в котором дремлет серебряная роза.
Никогда не мечтал о сказочной принцессе, всего лишь хотел найти женщину по себе. Такую, чтобы понимала и принимала… Да нет, кому я вру. Я искал ту, которую смогу полюбить. Ту, что будет ласкать мои глаза каждым жестом, взмахом ресниц и поворотом головы, мой слух — обертонами голоса, обоняние — оттенками запаха, а кожу — безошибочными прикосновениями. Я не ждал, что она станет объективным совершенством, королевой красоты для каждого встречного, но она должна полностью мне подходить. Я был одержим этой жаждой ещё до того, как андроидов научились настраивать на генетический код владельца, поэтому поначалу искал её среди обычных женщин.
