песни мертвых детей - [99]
8
Добравшись до верха гребня Грейсэнд, мы свернули направо. Преследователи прекрасно нас видели, но ничего поделать не могли.
Я приказал Питеру остановиться, чтобы проверить переднее колесо на моем велике.
Несколько спиц немного погнулось, но серьезных повреждений не было.
Велосипед находился в более чем достаточно рабочем состоянии, чтобы доставить меня, куда я хочу.
Поля вокруг нас напоминали шкуру далматинца.
— У нас теперь будут неприятности, — сказал Питер.
— У нас уже давно неприятности, — ответил я. — Хуже не будет.
— Ты уверен? — спросил Питер.
Я молча толкнул велосипед мимо него и начал взбираться на вершину холма.
Форт Деревá был хорошо виден даже с расстояния в полторы мили. Но я не вглядывался в него, я ехал, опустив голову, полностью сосредоточившись на том, чтобы побыстрее крутить педали.
Изо рта вырывался пар и улетал назад, словно дым от локомотива.
Форт выглядел уныло, точь-в-точь терновый венец на макушке холма.
Увидев Эндрю, я поначалу принял его за побег омелы. На холме омела росла повсюду, предпочитая обвивать деревья повыше. Но, подъехав ближе, я разглядел человеческую фигуру, напоминавшую вилку. Висящую вверх ногами.
Рядом раздался пронзительный вопль Питера, и я понял, что он тоже разглядел фигуру среди ветвей.
Мы помчались еще быстрее.
Небо над нами было того же тускло-белесого цвета, что и поля вокруг. На тропинке отпечатались следы каких-то любителей прогуляться по сугробам. День был тихим, но вой сирены разрушал все представления о расстояниях. Казалось, что полицейская машина находится в каких-то ста ярдах, а Форт Деревá — далеко-далеко, за горизонтом. И хотя полиция поехала кружным путем, непонятно, кто доберется до Эндрю первым: Мы или Они.
Вид нашего друга сказался на Питере не лучшим образом. Он замедлил ход.
Разумеется, ведь Питер не знал, чего ждать. Его связь с Эндрю была слабее моей.
Я больше не мог возиться с ним.
Если Эндрю мертв, Команда тоже мертва. Если Команда мертва, Питер станет меньше чем друг, он станет обузой.
В самом конце тропинку пересекала узкая асфальтовая дорога. Въезд на поле, посредине которого находился Форт Деревá, был чуть левее, ярдах в пятидесяти.
Сворачивая на ровный асфальт, я понятия не имел, насколько отстала от нас полиция.
Я быстро оглянулся через плечо. Питер опять догонял меня. Он преодолел минутное сомнение.
Я резко, так что меня занесло, затормозил перед воротами из пяти перекладин и мгновенно соскочил с велосипеда.
— Бросаем, — приказал я, тяжело дыша.
Питер повторял за мной все движения.
Я перепрыгнул через ворота — это я умел делать особенно хорошо.
Полицейская машина мчалась впереди машины Лучшего отца.
Питер неловко приземлился в замерзшую тракторную колею, вскрикнул, и я решил, что он подвернул ногу.
Мне совсем не хотелось последние несколько ярдов тащить его на спине.
— Все в порядке, — сказал он, заставив себя встать.
Я скачками устремился к Форту. Только теперь я позволил себе поднять взгляд.
Эндрю висел у дальних деревьев, на северной стороне. Он был очень высоко: еще чуть повыше — и ветки не выдержали бы его веса.
Выглядел Эндрю необычно: лицо почти черное, а волосы почему-то темные.
Питер уже пришел в себя. Расстояние между нами составляло около тридцати футов.
Полицейские и Лучший отец повылазили из машин. Они бежали к воротам из пяти перекладин.
Входя в Форт, я неизбежно выдал бы местонахождение Двери. Но иного варианта не оставалось.
Я прямиком устремился к тайному лазу и раздвинул ветви.
На меня посыпался снег, совсем немножко — Эндрю уже пролезал здесь и стряхнул остальной снег.
За спиной раздавались крики. Я оглянулся и посмотрел между стволами деревьев.
Лучший отец, который был чемпионом в колясочной гонке, уже обогнал обоих полицейских.
Пошатываясь, я вышел на поляну.
Под Эндрю образовался почти идеальный круг крови.
Остановившись у границы этого круга, я поднял глаза на обмякшее тело.
Светлые волосы были выкрашены кровью в багровый цвет. Я все еще не мог разглядеть его лица.
Отступив на несколько шагов в сторону, я понял, что он сделал.
У него было перерезано горло. Кровь залила ему лицо, потекла по носу, вокруг глаз.
Питер опередил Лучшего отца футов на десять. Тяжело дыша, он подбежал ко мне. Он вполне мог успеть хорошенько разглядеть Эндрю.
Но вместо этого он вскрикнул, а затем издал такой звук, будто его рвет. Он увидел кровавый круг.
Эндрю привязал себя за ноги к одной из веток, чтобы не упасть, когда потеряет сознание.
Я узнал узел, которым Эндрю связал себе ноги.
В самом центре кровавого круга в землю была воткнута его финка.
Со свисающей руки капала кровь, точно попадая на рукоять ножа.
Все было сделано с тщательностью, свойственной скорее мне, чем Эндрю.
Через Дверь продрался Лучший отец.
— О боже, — сказал он, поднимая взгляд на мертвого сына. — О черт, что это?
Через несколько секунд появились полицейские.
Испугавшись, что его прямо сейчас уволокут в тюрьму, Питер все-таки посмотрел вверх.
Второй полицейский увидел висящее тело Эндрю, отошел в сторону, и его как-то обыденно стало рвать у соседнего дерева.
Питер, который до сих пор сдерживался, последовал его примеру.
«Эксгумация» — превосходный психологический триллер одного из наиболее ярких представителей современной британской прозы. Роман, написанный Тоби Литтом в 2000 году, стал бестселлером в Великобритании и многих других странах. Главный герой книги, Конрад, подвергается нападению киллера в момент встречи со своей подругой-моделью Лили в фешенебельном лондонском ресторане. Лили погибает, сам Конрад оказывается в коме. Как только силы возвращаются к нему, он, с умением искушенного опытом детектива, начинает свое собственное расследование.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.