Песни мертвого сновидца. Тератограф - [30]

— Благодарю вас, леди и джентльмены, — говорю я, когда включается свет и скудные аплодисменты окончательно сходят на нет. — Надеюсь, моя ассистентка и я не ввергли вас в сон этим вечером. Вы, кстати, действительно выглядите довольно сонными, словно и сами уже ненароком вошли в транс. Довольно приятное чувство, не правда ли? Погружение в нежную тьму, отдых души на подушках, набитых мягкими тенями. Но распорядитель говорит мне, что вскоре обстановка несколько оживится. Определенно все вы проснетесь, когда легкий колокольчик отдаст вам приказ очнуться. Помните, как только вы услышите его звон, пришла пора просыпаться, — повторяю я. — А теперь, полагаю, мы можем перейти к дальнейшим увеселениям этого вечера.

Я помогаю ассистентке спуститься со сцены, и мы присоединяемся к остальным гулякам. Подают напитки, шум в зале возрастает на несколько децибелов. Толпа на званом вечере начинает сгущаться, свертываться, как кровь, образуя тут и там отдельные группки. Я ухожу из громогласного столпотворения, окружившего ассистентку и меня, но никто, кажется, этого не замечает. Они заворожены моей расшитой блестками сомнамбулой. Она ошеломляет их, ослепляет — солнце в центре однообразной вселенной, ее костюм ловит лучи света от чудовищной люстры, подмигивающей тысячами глаз. Каждый старается завоевать взгляд моей ассистентки. Но она только улыбается, такая пустая и изящная, даже не пригубив напиток из бокала, который кто-то сунул ей в руку. Они же все заворожены, словно паучихи во время брачного ритуала. В конце концов, разве я сам не сказал им, что моя загипнотизированная долговязая помощница — это само воплощение красоты?

Но и у меня есть поклонники. Один зануда в темном костюме спрашивает, не могу ли я помочь ему бросить курить. Другой осведомляется о том, не может ли гипноз каким-то образом поспособствовать его рекламному бизнесу, хотя, разумеется, ничего незаконного, не подумайте. Я даю каждому по визитке, где на облачно-сером фоне с жемчужным отливом напечатан несуществующий номер телефона и поддельный адрес в реальном городе. Что же до имени: Козимо Фанцаго. А чего еще ждать от непревзойденного выступающего месмериста? У меня есть и другие карточки с именами вроде Гауденцио Феррари и Джонни Тьеполо[16]. Пока еще никто меня не поймал. Но разве я не такой же художник, как и они?

Пока ко мне пристают люди, которые нуждаются в помощи, в лечении от их приземленности, я наблюдаю за тобой, моя дорогая сомнамбула. Наблюдаю, как ты вальсируешь по этому великолепному залу. Он не походит на другие комнаты в этом огромном доме. Кто-то позволил Фантазии воцариться здесь самым экстраординарным способом. Здесь чувствуется связь с временами, с прошедшими столетиями, когда сомнамбулические предшественники нынешних гостей исполняли трюки снохождения на званых вечерах высшего общества. Ты так хорошо подходишь к компании в этом оазисе буйного рококо. Одно удовольствие видеть, как ты прокладываешь себе путь по неровной окружности помещения, где стена колеблется плавными волнами и впадинами, а поверхность испещрена извивистыми узорами шинуазри. В этой просторной комнате из-за змеиных очертаний трудно отличить углубления от выступов. Некоторые гости склоняются к стене, но нащупывают лишь воздух, чуть не падая вбок, как комедианты в старом кино. Но у тебя, моя прекрасная сомнамбула, таких проблем нет. Ты опираешься о стены в правильное время и в правильных местах. И твои глаза красиво играют на любую камеру, которая фокусируется на тебе. Ты принимаешь столько сигналов от других, и можно даже заподозрить, что собственной жизни у тебя нет. Искренне хочется надеяться, что это не так!

И вот я наблюдаю за тем, как чванливое ничтожество в смокинге приглашает тебя сесть в кресло, обитое ослепляющей парчой, чья цветастая ткань вобрала в себя все мягкие цвета из женской косметички, а грациозные ручки текстурой напоминают хрящи. Твои высокие каблуки оставляют еле заметные точки в ковре, протыкая его прихотливые узоры воображения. И вот я наблюдаю, как хозяин вечера призывает тебя выбрать алкогольный напиток из богато обставленного бара. Он с гордостью указывает на множество бутылок, выставленных напоказ, как барочной, так и нормальной формы. Бутылки барочных форм творят более причудливые вещи со светом и тенью, чем их нормальные братья, и ты указываешь на одну из них с точностью робота. Под твоим пристальным взглядом он наполняет два бокала, и ты наблюдаешь за ним, а я наблюдаю за тобой. Потом хозяин празднества отводит тебя в другую часть зала, показывает полку с изысканно выполненными фигурками, парализованными в неестественных позах. Он кладет одну в твою руку, и ты вертишь ее перед глазами, не можешь сосредоточить взгляд, словно стараешься вспомнить о чем-то, что сможет тебя пробудить. Но это напрасно, ты способна очнуться только с моей помощью.

А теперь он отводит тебя туда, где играет тихая музыка и танцуют люди. Но в этом помещении нет окон — только высокие дымчатые зеркала, и когда ты проходишь из одного конца зала в другой, то попадаешь в западню между двумя туманными зазеркальями, близнецами, смотрящими друг на друга, создавая бесконечные ряды сомнамбул в ложной бесконечности за стенами. Потом ты танцуешь с хозяином, он не может отвести от тебя глаз, ты же устремляешь безучастный взгляд в потолок. Боже, этот потолок! По сравнению с дизайном остального зала, где изгибы переплетаются и вьются до умопомрачения, поверхность над нами потрясает простотой, это плоскость бледно-голубого цвета без единого намека на завитушки. В своей чистоте она вызывает ощущение то ли бездонного озера, то ли неба, очищенного от облаков. Ты танцуешь в вечности, моя дорогая. И танец этот долог, ибо уже другой хочет перехватить тебя у нашего радушного хозяина и стать твоим партнером. И другой. Все они хотят тебя обнять. Все они увлечены твоей бесстрастной элегантностью, твоей осанкой, позами, как у замерзшей розы. А я лишь жду, пока все прикоснутся к твоему телу, столь полному животной притягательностью.